Черная луна Мессалины
Шрифт:
Матрона Лепида с тоской наблюдала, как беззастенчивая ложь легко срывается с губ Валерии, и понимала, что в душе дочери, развращенной безнаказанностью, не осталось ничего благородного и ждать от нее решительного поступка бесполезно. Замолкнув на полуфразе, Мессалина тревожно прислушивалась к посторонним звукам, доносящимся со стороны ворот, в надежде услышать голос мужа. Но вместо дребезжащего фальцета Клавдия до нее донесся раскатистый бас Нарцисса, допрашивающего испуганных рабов.
– Где Мессалина? – гремело за деревьями. – Куда укрылась эта развратница?
Домиция
– Ты блудница из блудниц, Валерия Мессалина, – грозно проговорил он, словно зачитывая приговор, – и позор твой кидает тень на Божественного Клавдия! Именем императора ты, низкая, приговариваешься к смерти!
Понимая, что теперь-то уж ей точно не избежать наказания, Мессалина вырвалась из материнских объятий, схватила кинжал и приставила его холодное жало к горлу. Но рука ее дрожала, так и не решившись нанести удар. Тогда трибун, молча стоявший в стороне, пронзил тело императрицы острием меча. Домиция Лепида отвернулась и закрыла глаза. Двадцать три года и вся жизнь! Ее, конечно же, ошибка. Если бы сразу отдала новорожденной наследство Гекаты, все могло бы сложиться совсем по-другому.
Но у матроны Лепиды оставался маленький Нерон. Теперь, когда отношения с Великой Темной Матерью больше походили на вражду, патрицианка просила у Юпитера, чтобы всемогущий сделал императором ее племянника, ибо от власти патрицианка отказываться не собиралась. И, по большому счету, Домиции Лепиде было все равно, кто принесет ей эту власть.
А в это самое время наследство Гекаты – золотая булла в виде крылатой химеры и лунный гребень – удалялось от Рима все дальше и дальше, чтобы вернуться в Иудею и там упокоиться в патриархальной семье Исаака Леви.
Москва, 199… год
Смерть Эльки перечеркнула мою жизнь. Могла ли я подумать, что буду хоронить свою девочку? Даже в самом страшном сне я не переживала ничего ужаснее. Элька мертва! Стоя под черным январским небом, я проклинала себя и его, Ника Цацкеля. Я не должна была допустить! Я обязана была предвидеть! Я думала, он лишь досадная помеха, дурачок, блаженный, и недооценила той разрушительной силы, с которой рвался спасать человечество экстрасенс.
Все пошло не так в тот момент, когда я в первый раз заметила Николая Ароновича. Я сразу поняла, что борец за счастье людей меня в чем-то подозревает. Как подозревает всех и каждого. И, отправляясь после звонка Геннадия Кульбицкого в музей за гребнем, я про себя умоляюще шептала: «Только бы бывшего сотрудника там не было! Только бы не было!» Но этот изворотливый тип, хитрый и расчетливый, и лишь прикидывающийся умалишенным, специально не показывался в музейных залах до тех пор, пока я не зашла в кабинет директора. Ведь параноидальный бред его – не такой уж и бред. Хранители действительно существуют. И я последняя. Теперь уже последняя.
Мне было
И вот тогда я узнала, что много столетий тому назад наш предок по имени Исаак Леви был избран для хранения артефактов. Потомки его, как могли, продолжали оберегать доверенные Исааку сокровища. Но время от времени мужчины нашей семьи давали слабину, влюбляясь в новоявленных Лилит, и передавали им и гребень, и химеру. И вот тогда дочери Гекаты обретали силу и власть. Лу Саломе, Мария Тарновская, Мата Хари – всех и не упомнишь. Но мы, женщины-Евы, всегда противостояли женщинам-Лилит, исправляя за нашими мужчинами последствия их страсти к роковым красавицам и возвращая артефакты в семью.
Так случилось и тогда, когда мой прадед, морской офицер, влюбился в Александру Коллонтай. Не зная, чем поразить возлюбленную, он забрал из семейного хранилища – деревянной шкатулки с тонкой резьбой – гребень и подвеску и, желая видеть Шурочку богиней, щедро одарил наследством Гекаты. Вот тогда-то Коллонтай и стала той самой валькирией революции, о дерзостных свершениях которой и по сей день слагают легенды. Когда до незадачливого предка докатились слухи о бесчинствах его обожаемой Шурочки, прадед понял, что натворил, и, не в силах вынести позора, на глазах возлюбленной пустил себе пулю в лоб. Но перед смертью все рассказал супруге.
Надо ли говорить о том, что после революции жену бывшего белогвардейца сослали на поселение в Магадан, куда она и отбыла с тремя детьми. До самой Великой Отечественной войны проживала моя прабабушка на Севере и преподавала в местной школе немецкий и французский языки, а когда объявили мобилизацию, посвятила подросших детей – сына и двух дочерей, Наталью и Софью, в миссию нашего рода. Старшая из сестер, Наталья, загорелась идеей найти святыни и с этим решением отправилась на фронт. Младшая, Соня, которая позже станет моей бабушкой, осталась на Колыме и по распоряжению Дальстроя, издавшего приказ о формировании стрелкового полка самообороны, до конца войны так и не выпустила винтовку из рук.
В сорок четвертом до Магадана докатился слух, что Наталья вышла замуж за своего боевого командира. Он кадровый офицер Красной Армии, к тому же состоит в родстве с ближайшей соратницей Коллонтай по революционной борьбе. Это было уже кое-что, ведь сама Александра Михайловна находилась вне пределов досягаемости хранителей. Обладательница наследства Лилит до самой победы пребывала на посту посла СССР в Швеции. А после, разбитая инсультом, Коллонтай вернулась в Москву на специальном военном самолете и поселилась в выделенной государством квартире на Калужской улице. Третий из детей царского офицера, брат моей бабушки, последовал за Александрой Михайловной в Швецию, дабы не выпускать новую Лилит из виду. Завел семью, детей, успешный бизнес, но помнил и о деле. После окончания войны он предпочел остаться за границей и оттуда наблюдать за дальнейшим развитием событий.