Черная мадонна
Шрифт:
Незнакомка убрала от лица волосы, и зоркий глаз Льюистона успел заметить, что над ее внешностью потрудились лучшие пластические хирурги, – подрезано здесь, подтянуто там… В общем, все было сделано для того, чтобы это прекрасное лицо оставалось в столь же прекрасном состоянии, как и безупречное тело. Женщина выглядела лет на двадцать пять, максимум тридцать. Хотя на самом деле ей наверняка под сорок. Сказать точно было невозможно. И, тем не менее, нельзя было не признать, что она прекрасна. Взору Льюистона предстало истинное воплощение женственности, идеальный образ, о котором он всегда мечтал и
Скользнув глазами по врачу, незнакомка коротко поздоровалась. Льюистон же испытал непонятную слабость.
– Входи, Корал, – сказал женщине Браун и повернулся к Чаку. – Она будет заменять сиделку. Она знает вашего пациента. – Улыбнувшись гостье, он добавил: – Верно, Корал?
Вместо ответа та вошла в комнату и, приблизившись к кровати пациента, застыла как вкопанная. Было видно, что она в шоке.
– Боже, да это же Сэм Даффи!
Вот значит, как тебя зовут, дружище, подумал Льюистон.
Увы, ей никто не ответил, и тогда она шагнула к дивану, где сидел Браун, и заняла место рядом с ним. Тот взял ее руку и поцеловал. Затем бесцеремонно положил руку ей на колени, словно это был подлокотник кресла.
– Он находился в коме, но доктор Льюистон нашел способ вернуть его к жизни, – пояснил он.
Льюистон откашлялся.
– Если я это сделаю, вам следует быть готовым ко всему – от изменений личности до постоянного вегетативного состояния.
Услышав голос Льюистона, Корал подняла голову и посмотрела на доктора. Рука Брауна тем временем поползла вверх и легла на полуобнаженную грудь.
– Мы попробуем дать вашему пациенту хороший повод для возвращения к нормальной жизни, – попытался пошутить Браун.
Из его слов и вульгарного поведения Льюистон сделал вывод, что эта женщина всего лишь проститутка, но даже если и так, она – непревзойденный образец этой профессии. Немало мужчин выложили бы огромные деньги за возможность провести с ней ночь.
– Корал, ты сможешь побыть с Сэмом? Кстати, если кто-то проголодался, на террасе подан завтрак.
Браун раздвинул прозрачные занавески, повернулся к Льюистону и тоном, не допускающим возражений, повторил:
– Отключите капельницу, доктор!
С этими словами он вышел на террасу и закрыл за собой стеклянную дверь.
Льюистон подошел к капельнице и перекрыл вентиль. Но уходить не стал. Он покинет эту комнату лишь после того, как убедится, что жизни его пациента ничто не угрожает. Подойдя ближе к постели человека, которого женщина назвала Сэмом, Корал посмотрела на стеклянные двери, как будто желая удостовериться, что они закрыты, после чего повернулась к Льюистону и прошептала ему на ухо:
– Сколько он здесь лежит?
Тот, почти касаясь губами ее уха, ответил:
– Десять лет.
Корал удивленно ахнула и нежно прикоснулась к лицу Сэма. Льюистон не ожидал столь откровенного проявления чувств. Каково же было его удивление, когда Корал наклонилась и потерлась носом о нос Сэма, причем так, как будто делала это не в первый раз. Глаза ее были полны нежностью, что никак не вязалось с поведением обычной проститутки. От Льюистона не скрылось, что она вздрогнула, а по ее щеке скатилась слезинка.
– Сэм,
Глава 9
Пентхаус Брауна
Сэм Даффи лежал с открытыми глазами. Корал сидела рядом, держа его за руку. Капельницу отключили два часа назад. В соответствии с указаниями Брауна Льюистон с помощью физраствора вымыл из крови пациента остатки антиконвульсанта. До сих пор никаких судорог больше не наблюдалось.
– Он так похудел, – тихо заметила Корал, проводя рукой по плечу Сэма. Льюистон решил, что она произнесла эти слова едва ли не шепотом для того, чтобы ее не услышал Браун. А еще ему показалось, что она, так же как и он сам, тяготится присутствием этого человека.
– Похудел? – рассмеялся Льюистон, вытаскивая из уха пациента кончик термометра. Температура нормальная, тридцать шесть и пять. – Можете угадать, откуда у меня появились такие мускулы? – Он показал на свои бицепсы. – Я их наработал, делая ежедневно сто пятьдесят самых разных движений. Десять лет подряд по несколько раз в день я массировал этому парню суставы, руки и ноги. Вы просто не видели, что случается с больными, вынужденными месяцами лежать без движения в постели, – добавил Льюистон и покачал головой. – Ваш Сэм Даффи практически не похудел.
Корал моргнула и, не сводя глаз с террасы, заговорила чуть громче:
– Просто я знала, каким он был раньше. Знала каждый его мускул. Вы понимаете, что я имею в виду?
Льюистон почувствовал, что краснеет. Он отошел от кровати и вернулся со столиком, пройдя мимо Брауна, устроившегося на угловом диване с газетой.
– Почему он не узнает нас? – спросила Корал. – Он смотрит на меня, но как на чужого человека.
– Дайте ему время. Он идет на поправку. Вы даже не поверите, как быстро это происходит. А сейчас мне нужно кое-что проверить.
С этими словами Льюистон задействовал свой коронный набор стимуляторов, проверенных на Сэме в течение десяти лет.
Первым делом он направил ему в лицо луч яркого света. Больной заморгал. Тогда Чак отошел в сторону и хлопнул двумя деревянными брусками возле его уха. Сэм вздрогнул. После этого врач поднес к его носу смоченную в нашатыре ватку. Лицо Сэма порозовело. Когда же Льюистон провел по его ступне медицинским шпателем, пациент дернул ногой.
Каждая новая реакция вселяла в Чака все большую надежду. У Корал же всякий раз вырывались радостные восклицания. Наверно, эта женщина действительно любила Сэма Даффи. Льюистону очень хотелось на это надеяться. Это стало бы пусть малой, но все же компенсацией за его самоотверженный труд. Приятно осознавать, что благодаря тебе кто-то вновь обрел счастье. Врач подумал о своей жене, о сыне – теперь он учится в колледже, по окончании которого станет инженером, – о том, как сильно он по ним соскучился. Сын наотрез отказался даже думать о профессии врача. «Я не хочу стать таким, как ты, папа», – твердо заявил он. Если Красавчик Джонс, он же Сэм Даффи, выйдет из комы, то он, Льюистон, вернется к своей прежней жизни и, может быть, вновь обретет семейное счастье.