Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

Вскоре я решил записать пережитое из-за странного ощущения, что это был не сон, а видение. Так отчетливо отпечатался облик Толстого на моих спящих зрачках.

Если это было нечто большее, чем сон, то можно извинить меня за то, что этот своеобразный отчет стал фактом литературы.

 

1917

История о друге собак

Еще совсем недавно жил в одной северной стране человек, всюду известный своим ораторским искусством. Он обладал большим авторитетом в политической и общественной жизни, так как дар его был настолько таинствен и действен, что он и его приемы красноречия затмили, оставив в тени, и современных ему мастеров, и его великих предшественников. Казалось, страх был ему неведом, он не боялся ни королей, ни издателей газет; не состоя ни в какой партии, он, как источник высшей справедливости, защищал одну против другой, а в большинстве случаев

с высокой своей колесницы набрасывался на каждую из них. Наконец он стал единственным безусловным арбитром в стране, таким независимым, неподкупным и беспристрастным, как сама истина и сама добродетель. Поскольку, однако, правда и благочестие еще не вредят делам мира сего, великий оратор, неумолимый моралист и неприступный правдолюбец в некотором смысле вошел в моду. Зашло это настолько далеко, что жены сраженных его красноречием королей, генералов и газетных магнатов тащили и мужей своих на рыночную площадь к его ораторской трибуне. Эти могущественные люди благосклонно выслушивали бушевавшие раскаты грома его речей с таким видом, будто все это их не касается, а в заключение сожалели, что такая сила, энергия и напор из-за его упрямства и самоуверенности расточаются без толку, вместо того чтобы оживить и воодушевить какое-нибудь благое и полезное предприятие. Каким бы великим человеком он ни был, как ни беспредельна была его слава, — не обладая властью в делах государственных, он лишь нес слова утешения и покровительствовал молодым, благородным и чистым людям, для которых статуя богини правосудия еще не проржавела насквозь и не была завешена покровом самодовольной пошлости. С ним происходило то, что бывает в конечном счете со всеми духовно богатыми людьми его уровня.

Если этот бесстрашный, изумительный, прославленный оратор своими обличениями, резкостью, горечью и насмешкой, надменностью, требовательностью, бескрайней безнадежностью и отчаянием обращался ко всему человечеству, то душа его обладала одним свойством, которое именно своей противоположностью обычной жесткости и непримиримости наполняло его приверженцев умилением и благоговейным восхищением. Он любил животных. То есть никто не видел, чтобы он гулял с собакой; самые смелые и въедливые, отважившись подступиться к его старому слуге, узнали даже, что в доме никогда не было собаки. Верхом на лошади его тоже не видели, и когда он, отгороженный от мира множеством запертых дверей, выходил наконец на улицу, то, казалось, и люди, и животные, которых он не удостаивал взглядом, в одинаковой степени разделяли его слепое презрение. Все это, однако, мало огорчало его верных друзей.

Если он и показывался среди них и общался с ними, они покидали его на пороге храма и оставались во дворе. Ведь за этим порогом начиналось пространство, где все виделось, воспринималось и делалось великим, приукрашенная пошлость оставалась за барьером, в то время как угнетенные и бесправные создания Божий бросались на колени перед троном гения и обвиняли. Среди этих обличителей можно было найти и невинных животных.

Существовало как бы тайное соглашение между ним и его апостолами — хранить в неприкосновенности и не разглашать секреты его частной жизни. Если он в течение целого дня находился среди друзей, то казалось вполне естественным, что, как Илия, он внезапно от них ускользал, и никто не смотрел ему вслед.

Только толпа ничтожных и мстительных людей пыталась выследить человеческие слабости и потребности мастера — отчасти ради сладости клеветы, отчасти чтобы утешиться: мол, даже он — свинья. Ведь убежденность в этом — единственная связь с великим человеком, благодаря которой чернь способна его выносить.

Так и жил он, ненавязчиво-величаво сидя с учениками и старцами за общим столом, и ежечасно, днями и вечерами, кровь и плоть его, казалось, радостно и беспрерывно причащались. Спутники его молчали, он же учил, но не расхожим вещам и сравнениям, а с неслыханной проницательностью исследуя личность и события жизни, их истинность и содержательность. С беспристрастной справедливостью приводил он основания за и против своих воззрений, отвергал собственные инстинкты, чтобы отчетливо говорить о самом существенном, был не столько судьей, сколько самим безупречным правосудием, и где только можно было проявить добро и милость — там он давал им все права, а если, увы, для представленной личности или события границы великодушия оказывались слишком узки (так и случалось обычно), — тогда рушились, цепляясь друг за друга, все доводы защиты, и обвиняемые становились осужденными еще до произнесения приговора.

Таким образом, действовало в некой точке мира абсолютное, вечно произрастающее правосудие, и было бы это для некоторых отчаявшихся и в мрачной тоске отходящих в мир иной (если б только они о том знали) большим утешением и упованием.

Но это таинственное апокалиптическое судебное красноречие становилось поистине олицетворенным изображением Дня Страшного Суда (как говорит старый слуга Даниил), когда великий правдолюбец стоял на сцене, на своей кафедре на рыночной площади, и страшное зеркало в его руке отражало лица приглашенных, превращая их в морды тигров и леопардов.

Случилось, однако, едва лицо человечества стало лицом бестии такого рода и такой жути, каких на земле еще не бывало, что морда собаки преобразилась в человеческое лицо, по святости и верности своей не нашедшее себе равных среди современников.

Рожденные из бесконечного дыхания, низвергались на дрожащую от ужаса толпу отвратительные человеческие поступки повседневности, когда внезапно взмыл вверх до жути исхлестанный голос, будто не мог он больше вынести собственной боли и возносил ее в слезах, словно искупая у Бога проклятие, падшее на этот мир, — бедное трепещущее существо, тень, застывшая в молчании маска, собака, охраняющая могилу хозяина, медленно склоняющая к ней свою верную голову. И прежде чем остыл, отвердел трясущийся призрак, воздали ему хвалу все слившиеся воедино голоса церковных органов — за молчаливое его страдание (о, бессердечное глумление людей!), и за покорный добрый взгляд, погруженный в глаза убийцы, в глаза убийцы-человека.

Кто способен описать воздействие на слушателей такого финала? Пораженные до глубины души, будто окаменев, люди стояли, очнувшись лишь секунд через десять-пятнадцать; затем последовали бесконечной продолжительности аплодисменты, громоподобная буря оваций, которой народ стремился заглушить свою совесть и доказать самому себе, что все это — лишь театр, увлекательное представление. Ах, кому только не аплодируют люди, когда становятся публикой! Так и Страшному Суду они будут аплодировать, если он окажется зрелищно-эффектным, и если влияние вагнерианцев к тому времени снова не усилится [103] .

103

Соблюдая непрерывность действия в музыкальных драмах Вагнера, дирижеры по требованию автора запрещали публике аплодировать посередине акта.

Но когда он выступал таким вот образом на рыночной площади при большом стечении народа, и ухмыляющаяся и сытая фаланга, в которую он, развернувшись и открыв грудь, словно бросил дротик, стояла тут же и насмехалась над ним своим восторженным ликованием, вернулся он еще раз на свою трибуну, — но не из тщеславия, как раскланивающийся певец, а как противник, вновь врывающийся в гущу битвы, и рассказал заново эту пронзительную историю о собаке: на сей раз, однако, так, будто весь свой гнев на мир сам обрек на позорный провал; рассказал ее тихо, спокойно и простодушно, отчего еще больнее ударил по человеческим сердцам.

 

1916

Любимая (I)

Ты прекрасна! Тебе кажется, девушка, что это — твое свойство? Ты прекрасна, ибо мир влюблен в Тебя. Когда Ты сидишь в саду, ветви каштана разве не бросают на твой облик гармоничную сеть тени, а на влажность твоих глаз и на задорный носик — незаметную пленку?

Случайность ли, что, когда ты вчера заговорила, с проселочной дороги донеслись плаксивые звуки шарманки, которая всем нам надоела? Как никнет низенький ершик травы под твоими ступнями, когда Ты весело бежишь по ней, как подпрыгивают ласковые резвые волны вокруг твоей лодки, будто хотят коснуться твоего платья! А когда мы недавно сидели в кафе прекрасного сада, разве бессознательное волнение кельнера, принесшего Тебе чай, не было вызвано лишь преклонением перед твоими игривыми пальчиками и опущенным взором, разве не была декорация облаков, солнца и послеполуденного света сговором тайным, чтобы оживить твои уста в непостижимо сладком напеве? И тогда, в опере, на «Фиделио», будто все вертелось только вокруг Тебя: разношерстный балкон, элегантный партер, ложи с дамами в широких шляпах, пение Флорестана [104] о «воздаянии в лучших мирах», прекрасные голоса, нежно движущаяся фигура дирижера и прежде всего — струнные дифирамбы увертюры «Леонора», словно музыканты вдохновлены были твоим присутствием на импровизированный неземной туш.

104

Флорестан — персонаж оперы «Фиделио» (1805) немецкого композитора Людвига ван Бетховена (1770—1827).

Во сне я вижу Тебя в твоей обыденной жизни. Пыльная тряпка, которой Ты вытираешь мебель, звон ножей и вилок на столе, поучения отца, указания матери, насмешки сестер и братьев, рукоделие, короткий дневной сон, уроки языка, занятия на фортепиано — все, все это стремится к тому, чтобы каждому твоему мгновению придать явственно прекрасный облик.

И Ты веришь, что мироздание неотделимо от Тебя? Возможно, как раз сейчас тунгус убивает дичь, чтобы Ты за тысячу миль от него могла так неописуемо взмахнуть ресницами; возможно, в этот час в миллионном городе умирает от голода ребенок, только чтобы вздымалась в английском придыхании твоя грудь. На какой-то звезде справляют юбилей лишь для того, чтобы каблучки твои могли отбивать прихотливый ритм неведомой мелодии.

Поделиться:
Популярные книги

Ваантан

Кораблев Родион
10. Другая сторона
Фантастика:
боевая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Ваантан

Все не случайно

Юнина Наталья
Любовные романы:
современные любовные романы
7.10
рейтинг книги
Все не случайно

Академия

Кондакова Анна
2. Клан Волка
Фантастика:
боевая фантастика
5.40
рейтинг книги
Академия

Я еще не барон

Дрейк Сириус
1. Дорогой барон!
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Я еще не барон

Варлорд

Астахов Евгений Евгеньевич
3. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Варлорд

Ищу жену для своего мужа

Кат Зозо
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
6.17
рейтинг книги
Ищу жену для своего мужа

Чиновникъ Особых поручений

Кулаков Алексей Иванович
6. Александр Агренев
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
5.00
рейтинг книги
Чиновникъ Особых поручений

Хозяйка старой усадьбы

Скор Элен
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
8.07
рейтинг книги
Хозяйка старой усадьбы

Законы Рода. Том 2

Flow Ascold
2. Граф Берестьев
Фантастика:
фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Законы Рода. Том 2

Сиротка

Первухин Андрей Евгеньевич
1. Сиротка
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Сиротка

Sos! Мой босс кровосос!

Юнина Наталья
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Sos! Мой босс кровосос!

LIVE-RPG. Эволюция-1

Кронос Александр
1. Эволюция. Live-RPG
Фантастика:
социально-философская фантастика
героическая фантастика
киберпанк
7.06
рейтинг книги
LIVE-RPG. Эволюция-1

Играть, чтобы жить. Книга 1. Срыв

Рус Дмитрий
1. Играть, чтобы жить
Фантастика:
фэнтези
киберпанк
рпг
попаданцы
9.31
рейтинг книги
Играть, чтобы жить. Книга 1. Срыв

Страж. Тетралогия

Пехов Алексей Юрьевич
Страж
Фантастика:
фэнтези
9.11
рейтинг книги
Страж. Тетралогия