Черная моль (Черный мотылек) др.перевод
Шрифт:
Джек наблюдал за бесплодными попытками Джорджа и на губах его возникло подобие улыбки.
— Дженни! — тихо окликнул он.
О’Хара, нахмурившись, резко обернулся к нему. Ведь Джек совершенно бессознательно заговорил собственным голосом, и этот голос показался Майлзу отдаленно знакомым.
Дженни выдернула уздечку из рук вспотевшего кучера и бросилась к пленнику.
— Вы не освободите мне хотя бы одну руку… сэр? — спросил он. — Может, я сумею ее укротить.
Майлз безмолвно отпустил его, и Джек ухватил кобылу под уздцы, бормоча нечто нечленораздельно ласковое тут же присмиревшей кобыле.
О’Хара
— А теперь садись на нее, слышишь? — бросил Джек кучеру и, ухватившись за поводья, придержал лошадь. Джордж повиновался. Похлопав кобылу по шее, задержанный обернулся к Майлзу. — Теперь она пойдет, сэр.
О’Хара кивнул.
— Славно ты ее выучил. Давай, полезай в карету!
Джек повиновался, через пару минут Майлз последовал за ним. Карета тронулась. Какое-то время в ней царило молчание. Карстерс старался держать себя в руках. Мысль о том, что путешествие скоро закончится и что после этого он уже больше никогда не увидит своего друга, казалась совершенно невыносимой. Его так и подмывало сжать эту крепкую руку в своей…
Майлз обернулся и стал вглядываться в темноте в лицо, прикрытое маской.
— Вы джентльмен? — спросил он без обиняков.
Но Джек был готов к этому вопросу.
— Я, сэр? Господи, ясное дело, нет, сэр!
— Я вам не верю! Не забывайте, я успел разглядеть ваши руки.
— Руки, сэр? — продолжал изображать непонимание Карстерс.
— Вы что ж, считаете, я настолько глуп, чтоб поверить в весь этот маскарад после того, как видел ваши белые руки?
— Что-то я никак не пойму вас, сэр…
— Ладно, будет придуриваться! Поймешь — не сегодня, так завтра!
— Завтра, сэр?
— Конечно. Так что уж лучше сказать мне все прямо сейчас. Я вовсе не такой простак, каким кажусь на вид, и умею отличить джентльмена, пусть даже он и огрызается на меня, как ты сейчас! — хихикнул он. — И еще у меня странное чувство, что я тебя знаю. Появилось, как только ты заговорил с кобылой. Не хотелось бы отправлять друга на виселицу.
Как хорошо был знаком Джеку этот мягкий убедительный голос. Руки его сжались в кулаки и он поспешил ответить:
— Не думаю, чтоб мы когда-то встречались, сэр.
— Может и так. Ладно, завтра посмотрим.
— Но почему завтра, сэр? — с тревогой спросил Карстерс.
— Да потому, что именно завтра тебе предоставится честь предстать передо мной, мой друг.
— Предстать… перед вами, сэр?
— А как же! Ведь я, с позволения сказать, мировой судья!
Тут настала долгая пауза, а затем, наконец, юмористический оборот, который приняла вся эта история, дошел до Джека, и плечи его затряслись в беззвучном смехе. Нет, это уже слишком! Его, графа Уинчема, будет официально допрашивать близкий друг, мистер Майлз О’Хара, мировой судья!..
— Чего это тебя так разобрало, а, друг? Что тут смешного? — спросил удивленный О’Хара.
— О, Господи!.. — только и простонал Джек со смехом и забился в угол кареты.
Глава 9
Утром леди О’Хара сочла, что ее большой, обычно несколько флегматичный муж как-то необычно молчалив за завтраком. Она не столь долго пробыла замужем, чтоб смириться с тем, что ее игнорируют — неважно, в какое время дня; однако в то же время она пробыла замужем достаточно долго, чтоб знать, что прежде, чем пойти на него в атаку, следует удовлетворить его разыгравшийся аппетит. А потому она, подав Майлзу кофе и яйца, с удовлетворенным и даже несколько материнским видом созерцала, как он поглощает холодное говяжье филе. Леди О’Хара была миловидной, по-птичьи хрупкой молоденькой дамочкой с большими глазами и шелковистыми каштановыми кудряшками, спадавшими из-под скромного, но, тем не менее, очень идущего ей чепчика. Росту без каблуков в ней было ровно пять футов, а потому ее крупный муж иногда называл ее Карлицей. Несмотря на ласковый и игривый тон, которым обычно произносилось это прозвище, восторга у леди О’Хара оно не вызывало.
Решив, что трапеза подошла к концу, она, уперев маленькие локотки в стол и опустив подбородок на сложенные ручки, устремила на мужа по-кошачьи пытливый взгляд круглых глаз.
— Майлз!
О’Хара откинулся в кресле, и при виде ее свежего хорошенького личика морщины у него разгладились и он улыбнулся.
— Да, звездочка моя?
В ответ ему укоризненно погрозили пальчиком, а пухлые красные губки сложились в очаровательную гримаску.
— Ну же, Майлз, сознавайся, сегодня утром ты вел себя совершенно отвратительно! Я дважды заговаривала с тобой, а ты даже не потрудился ответить… нет, погоди, дай мне закончить! А один раз рявкнул на меня, прямо как какой-то грубый медведь! Да, сэр, рявкнул!
— Ну, а разве теперь я груб с тобой, Молли? Жестоко так думать о своем муженьке, моя птичка! Нет, честно, ты просто расстраиваешь меня своими упреками, дорогая.
Леди О’Хара встала и робко приблизилась к нему.
— Это правда, Майлз?
Он обнял ее и усадил себе на колени.
— Ну, конечно, Молли!
— Так и быть, Майлз, прощаю. Однако скажи, с чего это ты был такой хмурый и озабоченный, а? — промурлыкала она и положила ему руку на плечо.
Он с улыбкой поднял на нее глаза.
— До чего же ты любопытна, киска моя!
Красные губки снова надулись.
— И не стоит дуть свои хорошенькие губки и делать вид, будто ты не хочешь поцеловать своего муженька, — добавил он и сопроводил слова действием.
— Ах, конечно, хочу! — воскликнула она и ответила на поцелуй со всей пылкостью. — Ну же, Майлз, ну, говори!
— Хочешь вытянуть из меня всю историю, а, маленькая шалунья?
— Естественно, хочу! — кивнула она.
Он приложил палец к ее губам и напустил на себя притворно строгий вид.
— А вы не будете перебивать меня, а, леди?
Ни на секунду не смутившись, она игриво укусила его за палец, потом оттолкнула и, сложив ручки на коленях, возвела взор к небесам.
Подмигнув жене, ирландец продолжил:
— Что ж, девочка, тебе, должно быть, известно, что вчера вечером я находился у Килроев по делу… это, кстати, напомнило мне, Молли, что мы сыграли пару партий в фаро, ну, перед уходом, и мне просто страшно не везло…
Смиренно-лукавая гримаска миледи тут же исчезла.