Черная пантера
Шрифт:
— Нет, — ответила я. — Не оставлю! Я все выясню — еще не знаю, каким образом — и выиграю. Но ты должна помочь мне!
— Я сделаю все, что в моих силах, — заверила меня Элизабет. — Начну прямо сегодня. Возможно, теперь, когда у меня нет шансов выйти замуж за Филиппа, родственники расскажут мне о Наде побольше — если, конечно, им что-то известно. Но я сомневаюсь, что в те годы, когда она была с ним, Филипп кому-то рассказывал об их отношениях, — Естественно, нет, — согласилась я. — Но дай мне слово, что сделаешь все возможное.
— Обещаю!
Мне
— Не держи на меня зла, Элизабет. Прости меня, ладно?
— Конечно, — ответила она. — Не беспокойся обо мне. Со мной все будет в порядке. Кстати, я последовала твоему совету и нашла себе работу. Я помогаю в клубе «Роза Англии». Ты же знаешь, какую огромную работу они ведут среди безработных и детей. Клубом руководит одна из маминых приятельниц, и я работаю там по вечерам три раза в неделю.
— Отлично! — воскликнула я. — Все лучше, чем сидеть дома и страдать.
— Действительно, — проговорила Элизабет. Из-за нашей встречи я задержалась и заставила Филиппа ждать почти двадцать минут. Наконец мои вещи были погружены в машину. К моему облегчению, Филипп не сердился. Он начал поддразнивать меня, сказав, что мои недостатки потихоньку вылезают наружу.
— Я надеялся, что твое деревенское воспитание послужит тебе защитой, — заметил он, — но ты опустилась до того, что превратилась в лентяйку. Это первый шаг в пропасть!
— Сцена «на Дороге к Руинам»! — засмеялась я. — Сэр Галахад предупреждает деревенскую девушку!
— А она не обращает внимания на его слова! — вздохнул Филипп, умело лавируя по запруженной машинами Оксфорд-стрит.
— Кто знает? — проговорила я. — Ученые утверждают, что ничто не исчезает — может, в другом поколении или в другом измерении кто-то будет руководствоваться твоими мудрыми советами.
— Ученые не говорят ничего конкретного, у них только гипотезы, — заметил Филипп, и я услышала в его голосе сожаление.
— А что еще, кроме науки, может дать такую обильную пищу для размышлений? — весело проговорила я.
Однако он ответил совершенно серьезно:
— Больше ничто, хотя это должна делать церковь. Думаю, мы сами виноваты. Разве мы на самом деле заинтересованы в том, чтобы познать себя? Если даже так, уверены ли мы, что идем по правильному пути?
Мне нечего было сказать ему, однако сознание, что и Филиппа одолевают вопросы, на которые он не может найти ответ, принесло мне некоторое облегчение: я почувствовала себя менее одинокой.
В Мейсфилд мы приехали к чаю. Папа с мамой вышли встречать нас на лестницу. Я знала, что они стояли в холле и прислушивались, не послышится ли вдали шум мотора. Мы тепло расцеловались, и я представила Филиппа.
Меня переполняла гордость и за человека, за которого я выходила замуж, и за своих родителей! У них у всех был благородный вид, им с неподражаемой легкостью удавалось поддерживать учтивую и оживленную беседу, сильно отличающуюся от тягучих многозначительных разговоров, которые я слушала в доме Генри.
Чай
Думаю, я впервые взглянула на Мейсфилд со стороны. Я увидела, какое это замечательное место, сколь естественным фоном являются серые камни, из которых построен дом для его обитателей, моих родителей. Папа в своем стоячем воротничке — реликвии времен короля Эдуарда — и с длинными усами был истинным аристократом. Мама, бедняжка, была очень бедно одета. На ней было платье из серого крепдешина, сшитое деревенской портнихой. Оно сидело просто ужасно, снизу, как обычно, выглядывала нижняя юбка. Один чулок по рассеянности был одет наизнанку, туфли давно требовали ремонта. Но ее одежда ничего не значила: ничто не могло скрыть классический профиль или разрушить ее светлый и спокойный облик, — то, что служило неопровержимым доказательством ее благородного происхождения.
Я сразу заметила, что мои родители и Филипп понравились друг другу. Их встрече был обеспечен полный успех с того мгновения, когда Филипп переступил порог дома и своим глубоким и приятным голосом поблагодарил маму за приглашение приехать в Мейсфилд.
Незадолго до приезда я написала родителям и, рассказав, какая у нас напряженная жизнь в Лондоне, попросила их не устраивать больших приемов в нашу честь, в особенности, в первый вечер. Поэтому ужинали мы вчетвером. Кухарка превзошла себя, приготовленные ею блюда были столь же изысканы, сколь старое виноградное вино, которое отец достал из погреба.
Перед ужином я надела одно из своих новых платьев, и когда я спускалась по широкой дубовой лестнице, я поняла, что оно создано именно для такого дома, а не для лондонских особняков с тесными лифтами. В один прекрасный день, подумала я, точно так же я буду ступать по широкой лестнице с резными перилами в Лонгморе, спускаясь навстречу, к примеру, членам королевской семьи, — я стану хозяйкой, которая будет принимать сотни гостей. И почему-то мне стало страшно. Я вспомнила наш сегодняшний разговор с Элизабет. Может, она была права, когда уговаривала меня не выходить замуж за Филиппа при нынешней ситуации? Неужели я своими руками готовлю себе несчастную жизнь?
Во время ужина и после него я наблюдала за родителями. Как же идеально они дополняют друг друга, насколько полное у них взаимопонимание. Часто им было достаточно мельком взглянуть друг на друга, чтобы выразить свои мысли. В отличие от них, мы с Филиппом были очень далеки. Пока нас разделяет его любовь к давно ушедшей женщине, между нами не может промелькнуть ни понимающая улыбка, ни мимолетный взгляд, которых достаточно, чтобы почувствовать поддержку.
Папа принялся рассуждать о политике. Я встала и через открытые стеклянные двери вышла в сад.