Черная птица

Бахмайер Галина Владимировна

— О дате уведомят позже, — усталым голосом пробормотал он и повернулся ко мне. — Сколько стереть? — спросил он, с вялым любопытством рассматривая через мое плечо мотоцикл.

— Часа вполне хватит, — безучастно отозвалась Софья.

— Чем заменить? — все тем же обыденным тоном поинтересовался незнакомец.

— Ничем.

Катались. Пусть думает, что мы поссорились, и я поймала попутку.

— Как скажете, — зевнул тот.

Тут до меня дошло, что речь идет обо мне, и разозлился оттого, что они обсуждают меня в третьем лице так, словно я животное или несмышленый ребенок.

— Я что-то не понял… — начал я. Мужик в балахоне окинул меня презрительным взглядом.

— Мы сами сообщим вашим, — сказал он, по-прежнему обращаясь к Софье. Словно меня и не было.

— Поверьте, у меня не было другого выхода! — вдруг воскликнула она и указала в сторону моста: — Посмотрите, что там творится!

— Мне без разницы, — равнодушно отозвался мужик. — Объясните им сами. Мое дело маленькое.

Он снова направился ко мне. И вот тут-то я начал кое-что понимать.

— А ну, не тронь! — завопил я и, отпрыгнув назад, рванулся к мотоциклу. Тут что-то ударило меня в спину, и тело отказалось повиноваться. Я мешком рухнул в траву в полной уверенности, что этот козел сломал мне позвоночник, или еще что-нибудь в этом роде. Мужик не спеша подошел и перевернул меня лицом вверх.

— Может, не надо? — услышал я жалобный голос Софьи. — Нас больше никто не видел, а он никому не расскажет, я уверена.

Я рвался подтвердить, что буду молчать, как рыба, но язык отсох напрочь.

— Надо, девонька, — вздохнув, пробормотал мужик. — Надо… Ты ж пойми — оставим, как есть, и вам обоим кранты. А так, может, сжалятся. Ничего. Подожди до совершеннолетия, тогда и расскажешь сама… если захочешь, конечно.

Он коснулся ледяной рукой моего лба… и все исчезло. Я не помню, как добрался домой.

* * *

Я и потом ничего

не мог вспомнить, кроме смутного ощущения неправильности, да и не хотел почему-то. Стоило кому-то из друзей поинтересоваться, как там Сонька, почему мы больше не встречаемся, у меня сразу начинала мучительно болеть голова, и вспыхивала странная, беспричинная злость. В конце концов остались только расплывчатые воспоминания о том, как я танцевал на дискотеке с темноволосой девчонкой, катался с ней на мотоцикле… Но я не мог больше вспомнить ее лица, да и не старался, если честно. Лишь какая-то смутная обида то и дело напоминала о себе, будто девушка меня очень некрасиво продинамила. Наташка говорила, что Сонька уехала в какой-то интернат, не дожидаясь конца каникул, и что ее бабушка в ответ на все расспросы начинает плакать. Я сказал Наташке, что меня это не касается, и нечего докладывать. Постепенно друзьям надоело слушать, как я огрызаюсь, и они перестали спрашивать.

А вспомнил я все снова только сейчас, сидя в кустах в саду возле своего дома, будто загнанный зверь. Вспомнил в малейших подробностях, когда увидел, как все мои близкие буквально за пару минут погибли от похожих молний, выпускаемых несколькими уродами в черных балахонах. Над нашим садом на фоне багрового заката медленно всплывал ядовито-зеленый туман. И царила мертвая тишина — ни криков, ни выстрелов — и от этого становилось еще страшнее.

Убийцы сейчас молча обшаривают сад. Они ищут меня — я в этом ни капельки не сомневаюсь. Они знают, что остался кто-то живой, и они меня найдут — это лишь вопрос времени. И рядом уже не будет маленькой доброй волшебницы, чтобы спасти мою шкуру.

Кусты трещат уже совсем рядом, а я не могу даже пошевелиться, все тело будто одеревенело. В мозгу стучит только одна мысль — я должен был умереть еще тогда, разбившись в аварии. Софья спасла меня, но сейчас мне никто не поможет.

Прямо передо мной возникает темный силуэт. Поднимаю голову, но не могу ничего толком разглядеть. Перед глазами снова и снова прокручивается одна и та же картина — пылающая цистерна, пролетающая над моей головой в ночном небе… Пламя почему-то зеленое, как Софьины глаза.

Темные одежды незнакомца развеваются, точно крылья призрачной птицы.