Черная радуга
Шрифт:
Стояла такая тишь, какая может быть лишь в заливе пантачей.
Ветхая оморочка [3] скрипнула, когда я пошевелился, по днищу ее перекатились палочки. Звук был чуть слышный, а казалось — барабанная дробь разнеслась над зеркальной водой. Что-то вздохнуло в густой траве.
Вот уже десятые сутки вдвоем с местным охотником мы идем в верховья Бикина на моторной лодке. А сейчас, сидя в заливе темной ночью, я мучительно размышляю и подбиваю бабки.
Итоги неутешительны. Еще раньше я инстинктивно почувствовал, а теперь ясно осознал, что столкнулся с грозным, коварным и беспощадным врагом. И вступил с ним в единоборство не на
3
Выдолбленная из дерева или берестяная лодка (обычно с острым носом и острой кормой).
Алкоголь. Откуда он взялся, почему к нему так тянутся люди? Да что люди — все живое. Там и сям в прессе были разбросаны сообщения, которые подавались как курьезные факты, — о пьяницах-слонах, пьяницах-свиньях, пьяницах-кошках и даже пьяницах-муравьях — трудяги при случае если дорывались, то забывали и работу, и родной муравейник… Но мне эти факты казались совсем не курьезными.
Начинают пить всегда почти насильно — по примеру, под давлением старших, по традиции, в компании, для закрепления знакомства, для общения, для взаимных излияний. Еще Джек Лондон верно заметил, что никто не начинает пить в одиночестве. Вот заканчивает алкаш часто в одиночестве, брошенный и преданный всеми. Те, кто настойчиво уговаривал его выпить первую рюмку, приобщиться к братству зеленого змия, толкал в пропасть, — где они? Возможно, еще злорадно показывают пальцами: вот до чего докатился, не умеет пить!
Никто не думает с завистью: мне бы стать таким! Помню, как один алкаш, бывший учитель истории, с гордостью говорил:
— Патриции Древнего Рима специально держали раба для пьянства. Он каждый день накачивался, ползал в грязи и пыли, а патриции воспитывали отпрысков: «Смотрите, дети, до чего доводит пьянство…» Ну, а я не патриций, — продолжал историк, — рабов у меня нет, вот и воспитываю детей на собственном примере…
В дурдомах я встречал многих удивительных людей, с которыми поучительно было беседовать на эту тему: свои теории, объяснения. Кое-что запомнилось. Мои мысли то и дело тревожно обращались к теории одного алкаша, который развивал ее шепотом в курилке, поминутно оглядываясь, причем смотрел не столько по углам, сколько вверх, и я так и не понял до конца: завернутый или деградант? Но когда-то был большим ученым…
Якобы много лет назад на землю прилетели инопланетяне. Земля им понравилась, условия подходящие. А может быть, с собственной планеты им уже смываться приспело — остывала она или должна взорваться, кто его знает. Землю-то они облюбовали, а как быть с немытыми аборигенами? Уничтожить, выжечь, как тараканов? Техника, допустим им позволяла, но гуманизм препятствовал или какие-то космические законы. И тогда они, гады, — шепот алкаша-ученого становился хриплым, — дали людям алкоголь. Повсеместно научили гнать брагу, самогон, делать вино, бормотуху. Насадили, нашептали традиции. И когда человечество ударилось в повальное пьянство, улетели — теперь люди сами себя изведут.
Может, они и делали попытку уничтожить человечество — устроили потоп. А когда обнаружили, что кое-кто спасся, тут же его и напоили. Да еще запас сивухи подсунули. Вот почему Ной и наклюкался. А ведь ему было тогда уже шестьсот лет! Шестьсот лет жил человек трезвенником, капли в рот не брал — и все коту под хвост. С чего бы это он на шестисотом году трезвой жизни ударился в пьянство?
— А может быть и другое, — продолжал далее ученый-алкаш. — Взяли они на борт детей разных народов, изменили им хромосомы — генная инженерия такое допускает — и привили наклонность к пьянству. Заложили, так сказать, мину в представителей рода человеческого. От них и пошли дети-алкоголики, дебилы, кретины. С тех пор и пьем…
Когда же я напоминал ему о животных-пьяницах, он и этому находил объяснение:
— Могли сделать еще проще: заложили предрасположенность в простейшую клетку, праматерь всего живого. Не надо и с детишками возиться…
Действительно, думал я, даже если рассматривать этот эпизод с Ноем с религиозной точки зрения, он тоже ни в какие ворота не лезет. Бог избрал праведного человека, самого достойного, чистая анкета, морально устойчив — шутка ли, шестьсот лет не замечен! А тот и оправдал доверие — едва вылез из ковчега, вошел в штопор. И видимо, в затяжной — по опыту я знал, что у алкаша желание раздеваться догола появляется где-то на седьмой-десятый день штопора.
А что такое нектар богов, нирвана, как не иносказательное обозначение алкоголя и пьяного кайфа? Наверное, инопланетяне, соблазняя людей выпивкой, указывали на небо, откуда прилетели и обещали после смерти беспробудное пьянство. Дескать, там никакой борьбы и постановлений, пойло бесплатное без наценок и очередей. Только скорее спивайтесь. Одно совершенно ясно: алкоголь был изготовлен специально. Но кем и для чего?
От напряженных раздумий в голове у меня слегка гудело, но мысли были ясные, четкие. Тремор — характерное дрожание рук после затяжного пьянства — давно прекратился, похмельный синдром и тяга исчезли. Чистый таежный воздух, напоенный ароматами лечебных трав и цветов, тяжелая физическая работа и купание в ледяной воде Бикина сделали свое дело. Уже несколько дней я засыпал мгновенно, без всяких седуксенов, элениумов, три-оксазинов и сны были легкие и ясные.
Я вспомнил кошмары, сопровождавшие каждый выход из штопора, и поежился. То я брожу среди осклизлых туш лошадей, коров, свиней, с которых содрана шкура, сочится кровь, но они живые и очень злобные — то и дело бросаются на меня, оскалив зубы, безглазые и жуткие, а я удираю и падаю, никак не могу удрать. То без конца гонится за мной кто-то безликий и мохнатый, с клыкастой пастью, распахнутой прямо на животе. Из ямы выскакивает осьминог и оплетает меня щупальцами, кривым клювом ищет сердце. Наплывают звериные хари, и некуда от них деться…
Особенно запомнился один кошмар. Мальчишка, коротко остриженный, как стригли нас когда-то в детдоме, валялся в пыли посреди дороги лицом вниз, а его терзала бешеная собака. Вокруг стояли люди, но боялись подойти. Я бросился мальчишке на помощь — даже в снах, даже в кошмарах срабатывала эта дурацкая черта моего характера — бросаться другим на помощь. Но собака вдруг обернулась и с такой невыразимой злобой, полыхавшей в желтых глазах, оскалила два ряда острых зубов, что я застыл, парализованный страхом. Так и осталось в памяти: ледяной взгляд бешеных глаз, ряды острых, блестящих, как у акулы, зубов. Мальчишка с разорванной в клочья спиной, весь в крови…
Изучив всю литературу, какую мог достать, много раз беседуя с врачами, алкоголиками, бросившими и не бросившими пить, я понял, что обречен: наследственность, обстоятельства, обстановка… «Никаких лекарств от алкоголя нет», — сказал один. «Из единоборства с зеленым змием еще никто не выходил победителем», — сказал другой.
«Итак, что же мы имеем, как говорят на производственных совещаниях? — уныло думал я, сидя в заливе пантачей ночью, под крупными таежными звездами. — Алкоголизм в какой-то стадии. Правда, я еще здоров, ничего не болит, но это может быть лишь преддверием грозной болезни, которая положит в одночасье, как моего друга Альберта Евина, или просто так называемым алкогольным здоровьем…»