Черная сага
Шрифт:
А он сказал:
— Молчи. Потом поговорим, — встал и ушел.
А я лежал. Возле огня. Где прежде ярл лежал. Но ярла нет, ярл уже там, в неведомой стране, а я все здесь да здесь. Какой же я счастливый?!
А вечером, когда ко мне явилась Сьюгред, я спросил:
— Где Айгаслав?
— Ушел, — ответила она.
— Куда?
— Не знаю.
— А как зовут того, кто призывал его?
— Подземный человек.
Подземный! Вот так да! Но кто это такой, я тогда почему-то не решился спрашивать. Сьюгред напоила меня каким-то душистым лечебным отваром и сразу ушла. И вообще, и она, и Торстайн бывали у меня довольно редко. А присматривал
— Ты все сделал правильно, и удар твой был верно рассчитан. Да вот твой меч не пожелал тебя убить. Значит, ты для чего-то еще нужен на этом свете.
— Для чего?
— Э! — засмеялся Акси. — Я и про себя-то этого не знаю! Я третий год уже в походы не хожу, слаб стал, а вот живу! А ты, когда поправишься… Вчера Торстайн сказал, что поставит тебя загребным.
Услышав это, я поморщился. Акси сказал:
— Я знаю, что ты думаешь. Мол, кто такой Торстайн?! Да и корабль у него старый, неказистый, да и на ходу он, небось, тяжелый. Но тут ты ошибаешься! В прошлом году на этом самом корабле Торстайн бил Гуннарда — ты его знаешь, того самого, по прозвищу Медный Язык. И, даю голову на отсечение, что Гуннард не очень-то лестно отзывался о нас. Но ты подумай: если бы мы действительно ни на что стоящее не годились, так кто бы это по сей день именовал наши места Счастливым Фьордом?! Ведь Хальдер-то давно от нас ушел.
— Куда?
— К вам, желтым листьям.
— Ну а потом куда?
— Это когда его сожгли? На Шапку Мира.
Тогда я попросил его, и он мне рассказал о Шапке Мира. Так у них в Окрайе называют огромную гору, которая якобы расположена где-то очень-очень далеко, на самом дальнем севере. Говорят, что эта гора столь высока, что даже зимой, когда везде вокруг царит непроглядная ночь, ее вершина по-прежнему освещена солнцем. И вот из-за того, что эта удивительная гора выше всего на свете, ее и именуют Шапкой Мира. Внизу она покрыта льдом и снегом, но зато на ее вершине настолько жарко, что там можно ходить в самых легких одеждах. И еды и питья и врагов там в несчетном числе! И там же, на той Шапке Мира, стоит и Чертог, то есть жилище Винна, их самого старшего бога. И Хальдер там, в гостях у Винна, теперь каждый день пирует и сражается.
— А как туда добраться? — спросил я.
— Никак! — развел руками Акси. — Летом подступы к Шапке Мира охраняют дикие и свирепые племена, которых мы именуем морфами, а зимой, когда морфы спят, разве можно решиться на столь безрассудное путешествие, когда ничего вокруг не видно?
— Но ведь, наверное, кто-нибудь все равно пытался это сделать?
— Да, — согласился Акси. — Конечно, пытались. И не раз. Но обратно никто из них не вернулся.
— Так, может быть, они дошли до Шапки Мира и остались там?
— Все может быть. Я не берусь судить о том, чего не знаю.
— А где мой ярл? Тоже в Чертоге?
— Нет. Я думаю, что он ушел к подземным людям. Да ты же сам видел, как из скалы вышел подземный человек, взял Айгу за руку… Ну, и увел!
— А часто у вас такое случается?
— Конечно, нет! И то, обычно это так: кто-нибудь вдруг просто исчезает без всякого следа. Но чтобы вот так, у всех на виду, подземный человек пришел к кому-нибудь, призвал его и увел за собой — такое у нас здесь впервые. Теперь у нас никто в сопки не ходит. Боятся все!
Я засмеялся и сказал:
— Ну, их-то брать не станут.
— Мало ли! Подземцы — злой народ. Говорят, что те, которые им попадаются, потом работают на них до полного изнеможения. Если приложить ухо к земле, то почти всегда можно различить, как грохочут молоты в подземных кузницах.
— Но ярлу, — сказал я, — такое не грозит. Его же призвали к Хальдеру.
— Это совсем не обязательно, — с усмешкой возразил Акси. — Подземцы это не только злой, но и очень лживый народ. Они-то и друг друга обманывают с превеликим удовольствием, а уж что касается нас, настоящих людей, то тут они тем более своего не упустят. Когда подземец вышел из скалы и окликнул твоего господина, все наши очень испугались. А вдруг, они подумали, он вздумает и их заманивать? Но, к счастью, обошлось.
Я слушал Акси, хмурился. Я понимал: он мне не лжет, а просто повторяет то, чего наслушался от других. Глупец! Да и Торстайн глупец. И трус — я же прекрасно видел, как он задрожал, когда увидел этого мерзкого человечка из скалы. Хоть этот человечек-то — тьфу, не на что было смотреть! И потому мой ярл его ничуть не испугался, смело вошел в скалу…
И вот время идет, а его все нет и нет обратно. Ну что ж, наверное, не зря здесь у них, в Окрайе, говорят: «У каждого своя судьба — кому в Чертог, а кому и к подземцам». И я был мрачен, гневался, я спрашивал у Сьюгред, сколько мне еще так лежать, и зачем. Она не отвечала. Значит, еще долго. Я спать не мог. Я почти что не ел. А потом моя рана, которая и так все не заживала и не заживала, и вовсе начала гноиться. Акси первым заметил это и невесело сказал:
— Похоже, скоро ты умрешь.
— Похоже, — согласился я.
— Небось, не хочется?
— Не знаю, — равнодушно сказал я.
— О! — сказал Акси. — Это хорошо. Тогда тебе будет легко умирать. Но прежде ты должен попрощаться.
— С кем?
— С нами, с кем еще!
— А как у вас прощаются?
— А очень просто. Когда приходит такой срок, тебя садят в углу — вон там, на ту скамью, — дают тебе еды, питья, какого пожелаешь, а мы садимся здесь и здесь и здесь, и слушаем. А ты нам должен все рассказывать.
— Все?
— Обязательно. Для остающихся это весьма и весьма поучительно — знать все. Ну а для уходящего… Вот, даже взять тебя. Зачем тебе что-то скрывать, когда ты все равно уходишь, и уходишь навсегда? Это при жизни нами принято некоторые из своих мыслей утаивать, недоговаривать, прятать, носить в себе. Но если собираешься уйти совсем, то это нужно делать налегке, оно так надежнее. Я же говорил уже, что Шапка Мира — это очень далеко, путь до нее тяжел, особенно зимой, и потому чем меньше при тебе всякого груза, тем тебе будет проще идти, и потому тем короче окажется твоя последняя дорога.
— Но я, — воскликнул я, — не белобровый! Так разве меня ждут на Шапке Мира?
— Конечно, нет! Но тебя ждут в твоей земле. А это тоже, скажем так, путь неблизкий. Это во-первых. А во-вторых, у нас такой обычай, так у нас все уходят. И так и ты уйдешь!
— Возможно, — сказал я; мне не хотелось с ним спорить.
Да и еще подумалось: а спорить-то зачем? Также зачем, когда я ухожу, мне что-то скрывать, тем более от них, от белобровых?! Ведь никто из них до нашей страны никогда не доберется и, значит, никому из наших не сможет повторить того, что я им здесь буду рассказывать. А посему пусть будет так, по-здешнему: пусть они сходятся сюда, ко мне, пусть рассаживаются, где как кому удобнее, и слушают, и слушают, и слушают… А что! Им теперь некуда спешить — море давно уже и накрепко замерзло, а солнце как зашло, так и взойдет теперь только весной. Акси так и сказал: