Черная сага
Шрифт:
— Что ж, это хорошо, это разумно, — сказал Торстайн. — Так выпьем за твою невесту!
Выпили. Один лишь я не пил — задумчиво смотрел на Сьюгред…
Да! И она вместе со мной не выпила! А после…
А после зашумело у них, у всех остальных, в головах — и они стали расспрашивать меня все сразу, наперебой, и обо всем подряд: что мы в нашей стране едим и что мы пьем, и как мы веселимся, и как мы воюем. И я отвечал им со всею возможной подробностью. Потом Торстайн сказал:
— Люди мои! Пора знать честь! Наш гость устал. А завтра у него тяжелый, трудный день!
И
И сразу же заснул. И спал без всяких сновидений. Утром проснулся свежий, отдохнувший. И снова никого в землянке в это время уже не было. Я сел, привалился спиною к стене и принялся ждать. Ждал. Ждал…
Явилась Сьюгред. Спросила:
— Ты голоден?
— Нет, — сказал я. — Вернусь, потом поем.
Она вздохнула. Я спросил:
— Боишься за отца?
Она кивнула. Я тогда… Вот тогда я и подумал: а до чего же ты красивая, красивее тебя я никого на свете не видел! Но красота нужна только рабыням. А дочерям свободных людей нужно золото, и чем больше золота, тем это лучше. Вот я вчера рассказывал о дочери Цемиссия. За ней, так говорят, Цемиссий выделил приданого пять больших торговых кораблей-зерновозов, доверху груженых червонным золотом самой высокой пробы. От женихов отбою нет! Но разве можно вас сравнить — тебя и ту ярлиярлову дочь, о которой даже сами руммалийцы, не стесняясь, рассказывают…
И я так и сказал:
— А ты красивей всех! И не нужна мне никакая Руммалия!
И тут я встал, и подошел к ней — совсем близко. Она не отстранилась…
И тогда я ее поцеловал! И обнял!..
Нет! Не обнимал я Сьюгред и не целовал. А лишь сказал:
— И ты будешь богаче всех на свете. Вот, посмотри!
Я развязал кошель, достал тот самый — огненный — диргем, сжал и разжал ладонь… И на ней было уже два диргема! Потом я проделал то же самое еще раз и еще, и еще, и еще! Диргемов а моей руке было уже столько, что они начали рассыпаться на пол!
— Что это? — поразилась Сьюгред. — Колдовство?!
— Нет! — засмеялся я. — Это приданое. Тебе. Будь счастлива! — и с этими словами я передал ей волшебный диргем. Она, не отводя своих глаз от моих, взяла его и очень тихо, но очень взволнованно спросила:
— А ты?
— Я? — словно удивился я. — Прости, но я спешу.
Она зажмурилась. И тут-то я ее поцеловал! В Ярлграде у меня рабынь…
Но, знаете…
Да что вы знаете! Да что вы в этом понимаете! Я отстранился от нее и вышел из землянки.
Торстайн, Лузай, и кое-кто из Торстайновых дружинников уже стояли неподалеку, на пригорке. Они явно ждали меня. Я подошел к ним и спросил:
— Где это будет? Здесь?
— Нет, — сурово ответил Торстайн. — Здесь и рабы будут глазеть на нас, и женщины. Зачем это? В сопку пойдем.
Пошли. Первым Торстайн, а следом за ним я, потом Лузай, потом уже дружинники. Мы поднялись уже довольно высоко, когда Торстайн сказал:
— Здесь!
Место было ровное и чистое. Торстайн, перехватив мой взгляд, сказал:
— Я посылал рабов, чтобы они убрали камни. Места достаточно?
— Вполне.
— Тогда начнем!
И начали. Он повернулся к солнцу и молился. А я молчал. И никуда я не смотрел. Вот разве что подумалось: зря ноги бил, зря Хальдеру поверил, лечь можно было и в Ярлграде.
— Готов? — спросил Торстайн.
— Готов! — ответил я.
И мы схватились за мечи, и обнажили их, и уже двинулись один на другого. Как вдруг…
— Ярл! — вдруг послышалось у меня за спиной. — Ярл Айгаслав!
Мы обернулись. Возле скалы стоял какой-то человек. И был он очень маленький — ростом не больше моего меча. И был он очень бородат, и очень стар, и одет он был в какие-то совсем уже невообразимые лохмотья.
— Ярл! — снова сказал он. — Хальдер зовет тебя.
Я растерялся и спросил:
— Куда?
Но этот очень низкорослый человек и не подумал мне отвечать. Вместо этого он без всякого видимого усилия притронулся своей тощей, костлявой и, конечно же, немощной рукой к высокой гранитной скале… И в ней, в той скале, тотчас же открылась маленькая, но тем не менее вполне достаточных размеров дверь. И эта дверь была открыта, в этом можно было не сомневаться, конечно же, для меня!
— Но, — сказал я, обращаясь к тому человеку, — я не могу. Я должен биться! Я…
И оглянулся на Торстайна. А тот был бел как снег и зубы у него громко стучали. Да и Лузай, и дружинники — все они тогда тоже очень сильно оробели.
— Торстайн! — воскликнул я. — Так как мне быть?
Торстайн молчал. Меч опустил. Зажмурился…
А этот странный человек опять сказал:
— Ярл Айгаслав! Хальдер зовет тебя. Ну, что ты стоишь?!
И я… пошел, послушный его жесту. И я вошел в скалу. И дверь за мной тотчас с лязгом захлопнулась. И наступила тьма. И тишина, конечно же…
2
Щербатый сам был во всем виноват. Потому что, если бы не он, мы отсиделись бы тогда на корабле, а ночью снялись с мели и ушли — Хвакир помог бы нам.
Правда, я тогда про Хвакира ничего не знал. А вот Щербатый слышал его вой!
Но все равно мы бросили Щербатого, ушли. Хвакир нас вел — и мы спаслись. Казалось: радуйся, Лузай, ведь ты ушел от рыжих! Да, это так. Но как теперь уйти от ярла? Да и не ярл он, а подменыш, я уже точно это знал. Сомнений не было — исконный ярл не бросил бы Щербатого, исконный сам остался бы. А этот первым побежал! А что Хвакир нас вел… так это он не вел, а уводил — за Гиблый Лес, за Жадные Пески — и вывел к Морю Тьмы, в Град Гортиг. У нас был заколдованный диргем, мы с его помощью могли купить себе корабль — любой, самый лучший и самый надежный, — и мы бы не гребли тогда, как грязные холопы, а отдыхали бы, набирались бы сил. Но Айгаслав, подменный ярл, решил иначе. Мы промолчали про диргем, сели на весла. А после… Ха! А то, что он стрелял по воронью без промаха, так это только еще раз убедило меня в том, что он ведет свой род от Подкидыша. Подкидыш тоже был горазд стрелять из лука! Я усмехался, глядя на него, на Айгу-пастушка.