Черная Салли
Шрифт:
— А капитан что? — спросил Иосия.
— Браун носился по всему Канзасу, как ураган, — отвечал Гоу. — Здесь подожжет богатую плантацию, там освободит сотню негров. Все цветные сразу признали его своим вождем.
Он замолчал вспоминая. Он припомнил свою маленькую ферму в Огайо и равнину, где они вместе с Джоном Брауном некогда стерегли овец.
Тогда Джон Браун был тоже мелким фермером, бедняком и горячим парнем. Гоу еще помнил его родителей — религиозных и строгих пуритан [4] . Джона учили читать по библии, ему с малых лет Внушали, что без бога нельзя
4
Пуритане — члены религиозной секты, распространенной тогда в Англии и Америке.
Когда-то, еще в детстве, Браун увидел, как свирепый плантатор избил чуть не до полусмерти маленького негритенка, и с тех пор поклялся, что всю свою жизнь будет бороться за освобождение негров. И он выполнил свою клятву. Во всех восстаниях и войнах, где защищались интересы негров, участвовал Джон Браун. Он бросал свою ферму, брал с собой всех своих сыновей и шел сражаться за черных. В канзасскую войну имя Джона Брауна прогремело по всей стране.
В сражении под Осоатоми он с тридцатью бойцами разбил банду рабовладельцев в триста человек. Гоу вспомнил, как майор Пейт — южанин, взятый в плен, — сказал тогда, что Джон Браун — замечательный полководец. Именно в те дни капитана прозвали Брауном Осоатомским.
— Эх, хорошее это было времечко! — Гоу рассеянно поглядел на потухший очаг и поежился: — Брр… холодновато! Давай раздуем огонь. Понять не могу, куда провалилась Джен и другие!
— Они с матушкой Браун пошли к соседям, — отозвался Иосия. — Понесли яйца, чтоб подложить под наседку. — И негр засмеялся.
Это хорошо, — заметил Гоу, — надо же сделать вид, что мы настоящие фермеры. На нас и то глядят подозрительно.
Негр разгреб в очаге золу. Там еще тлело несколько угольков, и он, взяв мехи, принялся раздувать огонь.
— Я говорил капитану: нужно засеять поле, — сказал Гоу. — Встретил я тут как-то мельника с Большой Запруды, он меня и спрашивает: «Вы пахать собираетесь?» А я стою, как дурак, не знаю, что отвечать…
В очаге наконец вспыхнул огонь. Иосия бросил туда круглый сухой чурбан, и дрожащее пламя осветило стены кухни и заиграло на медном тазу. За окном стало как будто еще темнее.
Хлопнула дверь. Вошел молодой худощавый негр в широкополой шляпе и синей выгоревшей рубахе. Его желтые кожаные брюки были вправлены в охотничьи сапоги. Увидев сидящих у огня, он приветливо улыбнулся и помахал рукой. При этом осветилось все его лицо с выступающими скулами и глубоко ввалившимися глазами.
— А, это ты, Наполеон? С чего это ты вздумал натянуть сапоги? Разве идет дождь? — спросил Гоу.
Наполеон кивнул.
— Да, скоро придет. Ходил на холм, глядел, где он. Боюсь. Южане. Могут прихлопнуть. — Он говорил отрывисто, рублеными фразами. Голос у него был немного крикливый.
Гоу подмигнул Иосии.
— Малый глух, как тетерев, — сказал он громко, — можно палить у него над ухом из ружья, и он будет думать, что сосед щелкает орехи. Правда, Наполеон?
Молодой негр улыбнулся.
— Я
— Правильно, Наполеон, дело говоришь, — Серьезно сказал Гоу и обратился к Иосии: — Парень до того предан капитану, что ходит за ним но пятам. Брауну даже не нужно с ним разговаривать: он только взглянет, а Наполеон уже понимает, что ему нужно.
— Так ведь и мы… — начал было Иосия.
— Э, нет, это совсем другое дело! — перебил его Гоу. — Джон Браун спас мальчишке жизнь. Хозяева чуть не вышибли дух из Наполеона. Тогда капитан выцарапал его и взял к себе. Кажется, это был тот самый негритенок, из-за которого Браун и стал аболиционистом.
Наполеон вышел на минуту в сени и вернулся с ружьем, Он принес с собой тряпку и, устроившись у стола, принялся протирать ложе и щелкать затвором.
— Что-то он уж больно готовится. — Гоу пристально поглядел на глухого. — Не сказал ли чего ему Джон Браун насчет выступления? Хорошо бы… А то мы тут совсем закисли. Попробую его расспросить…
Гоу направился к глухому. Но тут в сенях раздался громкий говор и топот многих ног. Дверь распахнулась, и в кухню вошли несколько человек.
ДЖОН БРАУН И ЕГО ТОВАРИЩИ
Вошедших было четверо. Почти на всех были дождевые плащи с капюшонами и теплые шарфы. Когда они сняли верхнее платье, оказалось, что двое из них — люди средних лет, один — совсем зеленый юноша, почти мальчик, и один — старик.
Пока молодые шумно вытирали ноги о циновку, разматывали шарфы и кашляли, как люди, попавшие в тепло после долгого пребывания на холоде, старик проворно скинул плащ и подошел к очагу.
Это был высокий человек с красным, обветренным лицом и волнистыми волосами свинцового цвета — так странно отливала его проседь. У него был крючковатый нос и большой тонкий рот, прятавшийся в седой неровной бороде.
Разговаривая, он потрагивал бороду. Всю жизнь Джон Браун ходил чисто выбритым, но после событий в Канзасе за его голову была назначена большая награда, и ему пришлось изменить свою внешность. Лицо его выражало спокойную энергию и невольно внушало каждому доверие и расположение к этому человеку.
Браун протянул к огню большие жилистые руки. Его спутники, раздевшись, придвинули скамейки поближе к очагу и уселись рядом с Гоу.
— С гор никто не приходил? — спросил Браун, устремив на Гоу светлые холодные глаза. По тому, как был задан вопрос, чувствовалось, что человек этот привык приказывать.
— Нет, сэр. — Гоу почтительно привстал. — Еще слишком рано, сэр.
Браун вынул из бокового кармана массивные серебряные часы-луковицу.
— Шесть часов, — пробормотал он, нам остается шесть часов. А я велел людям приходить, когда стемнеет…
Он сунул луковицу в карман и наглухо застегнул свой черный длинный сюртук.
Костюм его представлял странную смесь городского и деревенского, светского и духовного. Из-под пасторского сюртука виднелись брюки циста соли с перцем, вправленные в короткие и удобные сапоги. Шею его подпирал туго накрахмаленный стоячий воротник, завязанный черной шелковой косынкой. Шляпы на нем не было, и полосы, растрепанные ветром, свисали свободными прядями на широкий морщинистый лоб.