Шрифт:
Моя сестрёнка Сара уже давно не вставала с кровати. Я просидел с ней весь день. Сначала мы складывали пазл, но она уронила его на пол. Потом мы просто
Мы смотрели в окно. С неба падали большие белые снежинки. Белки, играя, носились по сосновым ветвям.
— Видишь? — спросила Сара.
— Да, — ответил я.
На самом деле я смотрел в сторону. Разглядывал узоры инея на запотевшем от нашего дыхания стекле.
— Мы с тобой тоже скоро будем играть, — сказала сестрёнка.
— Конечно, — ответил я.
— Вот только поправлюсь, — продолжала она. — Будем делать ангелов на снегу. Я тебя всего изваляю.
— Сейчас, как же! — ответил я, улыбнувшись изо всех сил.
До чего тяжело разговаривать с человеком, который по-настоящему болен. Так сложно подобрать нужные слова. А то и вовсе сморозишь какую-нибудь глупость или скажешь что-то не то.
— Может быть, притащить комиксы? — спросил я. — Я бы тебе почитал про того смешного солдатика.
Саре всегда нравились старые комиксы. Там такие добрые картинки.
— Давай, — согласилась она.
Но когда я вернулся, она уже спала.
В тот вечер ворон уселся на верхушке нашей ели.
Папа и мама уже попрощались с нами перед сном. Сара выпила свои таблетки. Папа немного задержался. Он потрогал её лоб, пока я надевал свою синюю пижаму.
— Выключи, пожалуйста, свет, — сказал он. — Если что, позови меня.
— Как это «если что»? — спросил я.
— Не знаю, — ответил папа и вышел из комнаты.
Мне не хотелось ложиться. Я сел на стул рядом с кроватью сестрёнки и стал слушать её дыхание. Она дышала совсем как обычно. Я прислушивался к тиканью часов на стене и знал, что сегодня необычная ночь.
Немного погодя на небе взошла луна и осветила лицо Сары. Щёки у неё были румяными, но не потому, что она была здоровой. Всё из-за температуры.
— Ты спишь? — прошептал я.
— Нет, — ответила Сара.
— Хочешь поболтать?
— У меня нет сил. Может быть, просто что-нибудь вспомним?
Тогда мы стали молча вспоминать, что с нами было.
Мы вспоминали, как весной пускали лодочки из древесной коры по лесному ручью. И как однажды вечером улизнули из дому на поле, чтобы посмотреть на летучих мышей, которые носились над нами, словно серые тени.
— Помнишь? — спросила она.
— Да, — сказал я.
Сколько же их там было!
Ещё мы вспоминали те дни, когда мы, лёжа на спине, качались в красной отцовской лодке и любовались на облака. Сара уже была больна, и сил у неё оставалось немного. Потом наступила осень, а дальше я и вспоминать не хочу.
Сара тихонько лежала, глядя в потолок так, будто по нему проплывает последнее облачко.
Я подошёл к окну и подышал на стекло. Затем написал на нём пальцем: «Нет».
Тогда я увидел, что на верхушке ели сидит ворон.
— Сыграй мне, пожалуйста, — прошептала Сара.
На часах было четверть первого. Кажется, я заснул, сидя на стуле. Сестрёнка дотронулась до меня своей горячей рукой.
— Пойду позову папу, — сказал я.
— Не надо, — попросила она. — Сыграй мне на скрипочке.
Тогда я снял со стены скрипку. Это был старинный инструмент, когда-то купленный папой в Германии. Он не играл на ней очень давно. Всё это время скрипка молча висела на стене в нашей комнате. Лишь изредка папа снимал её и бренькал струной.
— Берегите эту скрипку, — говорил он.
— Почему? Потому что она очень ценная?
— Ну, это зависит от того, кто на ней играет. И от того, кто слушает.
Я взял скрипочку в руки. Отверстия рядом со струнами напоминали буквы С, как в имени Сара или в слове «сестра». «„С“ как в „совсем скоро“», — подумал я, покачав головой. Я уже пробовал на ней сыграть, но всякий раз результат был ужасным.
— Ничего не получится, — сказал я. — Ты же знаешь, что я не умею играть.
— А вот и нет, умеешь, — возразила Сара.
— Тогда пеняй на себя.
Я прижал скрипочку к подбородку. В ту ночь мне не хотелось Саре ни в чём отказывать.
Раздались те же ужасные звуки, что и всегда.
Струны жалобно заскрипели, как только я дотронулся до них смычком. Затем скрипка сипло закашляла. Ну вот и всё, от таких звуков только мурашки по коже пошли.
— Хватит, сама видишь.
— Продолжай, — попросила Сара. — Просто закрой глаза и играй.
Зажмурившись, я наудачу прижал струны пальцами. И тогда скрипка зазвучала совсем по-другому. Звуки походили на шелест ветвей в еловом лесу, на взмахи птичьих крыльев.
Когда я снова раскрыл глаза, Сара уже спала.
Она лежала, свернувшись калачиком. Лоб её был покрыт потом, она тяжело дышала.
— Сара, — прошептал я.
— Дай ей поспать, — сказал чей-то голос.
В лунном свете возле окна стоял незнакомец. Нос его был острый, как клюв. На нём было длинное чёрное пальто с широкими рукавами, а на голове — чёрная беретка.
— Уходи! — заплакал я. — Пожалуйста, уходи!
Я сразу понял, кто этот господин.