Чёрная смерть. Повесть из флорентийской жизни XV века
Шрифт:
– Подайте… добрая синьора… высокородная синьора… во имя Предвечной Матери и Иисуса…
Гнусавый, жалобный голос заставил маркизу вздрогнуть. Она с отвращением отшатнулась от протянутой сморщенной руки.
Этого было достаточно. Жилы налились на лбу у Фалетти; он гневно крикнул нищему:
– Да как ты смел? Как смел? Кто пустил этого негодяя?
Старик вдруг гордо поднял голову и отвечал Фалетти:
– Я не негодяй, мессэр! Я честный человек, каким был и мой отец, и дед! Я ещё недавно был работником на этой самой вилле. Я носил сюда камень за камнем, я строил эти ступени, вымащивал этот двор, ломал старый замок, где жили прадеды Фалетти! Франческо из меня выпил всю кровь… я надорвался и слёг, а потом уже не мог больше работать… Теперь старый обычай привёл меня сюда, и никто не смеет меня называть негодяем!
Фалетти, задыхаясь от гнева, искал свою шпагу.
– Негодяй… – шептал он побелевшими губами, – я тебя проучу… Эй, собак сюда!
Лоренцо, стоявший у окна, закрыл лицо руками. Он слышал страшный, зловещий вой собак, накинувшихся на несчастного, осмелившегося возразить знатному синьору.
Беата стояла тут же и равнодушно смотрела, как собаки бросились на несчастного. Через минуту, впрочем, она отозвалась с выражением усталости:
– Велите им перестать. Их вой меня раздражает.
По движению руки Фалетти доезжачие оттащили собак.
Старика освободили и вытолкали за ворота. Впрочем, Фалетти сунул ему в руку кошелёк с деньгами в награду за пролитую кровь. После ухода нищего приготовления к процессии продолжались как ни в чём не бывало.
– А где же ваш шут? – спросила Беата Сильвио.
– Он болен и останется дома, маркиза. А жаль – он презабавный!
Через два часа блестящая процессия вышла из ворот виллы Фалетти. На колеснице, увитой розами и запряжённой леопардами, под золотым балдахином ехала красавица Беата рядом с Сильвио. Они изображали счастливую Аркадию [9] . Гости в костюмах древних пастухов и пастушек окружали колесницу; тут же бежали хорошенькие белые козлики, побрякивая бубенчиками; рога их были вызолочены; кругом шеи болтались гирлянды из роз и виноградных листьев. Впереди бежали хорошенькие мальчики – пажи Фалетти. Лоренцо шёл между ними, играя на свирели.
9
Древняя область Греции, где жители вели простую счастливую жизнь на лоне природы.
Когда процессия скрылась за воротами, из-за купы платанов вышло маленькое согбенное существо и прокралось к решётке. Рыжий парик совсем съехал у него набок; руки комкали красную шапку с бубенцами. В воротах он остановился, пристально глядя вслед процессии. Вдруг он оглянулся, тревожно прислушиваясь, потом наклонился к канаве, поросшей колючим кустарником около самой дороги. Там на траве лежал старик в окровавленных лохмотьях и тяжко стонал. Около него валялся кошелёк с деньгами, но старик не видел их, и Барукко показалось, что он умирает.
Шут быстро, как кошка, юркнул в ворота и через минуту принёс в кружке воды, которою смочил виски и губы старика. Нагнувшись к самому его лицу, он сердито ворчал:
– Чудесно, что и говорить, потешаются благородные синьоры Флоренции! В этом сказывается их изящный вкус! Ну, ты, мужик, очнись! Что же ты не взял подачки, которую тебе кинули в награду за твоё изорванное тело? Эге, брат, да ты очень потрёпан! Что же, пойдём, пожалуй, ко мне в каморку, пока отдышишься! Да возьми деньги: они тебе пригодятся хотя бы для того, чтобы кинуть им в лицо, когда придёт время! Ну же, вставай!
Он украдкой провёл старика в свою жалкую каморку, с ларём вместо кровати, и уложил на него нищего. И, глядя на это исхудалое, измученное тело, шут таинственно шептал:
– Это – один из червей, увидевших солнце и заявивших своё право на него… Что, если их явится много и они соберутся в большой ком?
III
Фиори
На площади Грандука процессия наткнулась на громадную толпу. Толпа гудела, как пчёлы в гигантском улье; среди гула слышались взрывы грубого хохота, простонародная брань и рыдания. Плач был странный. Плакал ребёнок, звенящему голоску его вторил женский голос, нежный и кроткий.
Франческо бросился разгонять толпу, крича:
– Эй, чернь! Вы с ума сошли галдеть здесь среди белого дня! Прочь! Дорогу синьору Сильвио Фалетти и синьорине Беате Бовони!
Толпа расступилась: имена Фалетти и Бовони произвели магическое действие.
Среди толпы стояла молодая девушка в простонародном флорентийском костюме; покрывало сползло у неё с головы; массивные волны мягких чёрных волос рассыпались по плечам, едва прикрытым грубой рваной рубашкой; чёрный корсаж стягивал полудетский стан. У ног девушки валялся перевитый лентой бубен. Около неё в тележке лежало странное существо в шутовском костюме с громадными пуговицами на белом грязном балахоне. Из-под шапки скомороха выбивались длинные золотые кудри; хорошенькое личико было всё в слезах. Ребёнок громко всхлипывал и протягивал к девушке маленькие искалеченные руки. Девушку держал крепко за руку сбир [10] .
10
Полицейский служитель.
Фалетти видел со своей колесницы и девушку, и тележку с ребёнком. Лицо его вспыхнуло; глаза загорелись восторгом. Так он смотрел в своём роскошном музее на бессмертные созданья древних. И Беата Бовони с неудовольствием созналась себе, что девушка и ребёнок были необыкновенно красивы. Перед этою простою дочерью народа в растерянной позе стыда и отчаяния побледнела бы красота всех знаменитых красавиц Флоренции: казалось, это сама древняя богиня сошла с пьедестала.
Широко раскрытые глаза девушки, как заворожённые, пристально смотрели на Фалетти, который привстал на золочёной колеснице в ярко-красной тоге с венком на голове. Это было лицо лунатика. Она вся дрожала и дышала тяжело. Человек в красной тунике с восторженным лицом показался ей видением нездешнего мира. Что общего было между ним и грубыми людьми, осыпавшими её бранью и насмешками? Она закрыла лицо руками, теряя сознание от охватившего её стыда и душевной боли. Сбир толкал её, грубо схватив за руку выше локтя.
Но прежде, чем он успел сделать шаг вперёд, кто-то со всего размаха ударил его в грудь. Фалетти стоял перед ним, властный и гневный, и кричал:
– Ни с места, негодяй! Я беру девушку с собою!
Сбир покорно отступил, а Фалетти надменно обратился к толпе:
– В чём провинилась она?
Толпа заревела. В воздухе заколебались поднятые вверх кулаки с зажатыми в них камнями.
– Мы хотим побить её камнями! – кричали женщины.
– Это – Ева! Мы её знаем давно, – раздавались отовсюду негодующие голоса. – Она заколдованная! Она продавала цветы на ярмарке в Прато, и всякий, кто нюхал такой цветок, делался бесноватым! Она не хотела указать, где прячется старая колдунья Финичелла, её бабка! Да, да, старая колдовка испортила во Флоренции немало скота! Мы отпустим Фиори, пусть только скажет, где старуха! Старуху надо сжечь живую, да ещё раньше свести её в loco tormentorum [11] . Эй, Фиори, говори, где бабка?
11
Камера пыток.
– Ева-Фиори… – прошептал Фалетти, – хорошенькое имя… Ну, так что же сделала твоя бабушка, Фиори?
Ева-Фиори молча плакала. Какая-то старуха вопила, заглушая голоса толпы:
– Она сгубила наших детей! Ночью она ходит по нашим хлевам, и коровы наши чахнут. Она вырывает мертвецов из могил. Она – жидовка.
Какая-то старуха протискалась сквозь толпу и кричала Фалетти в самое ухо:
– Бабка-то знается с самим сатаною! Ведьма и девчонку научила так плясать, так петь, что она с ума свела всех наших сыновей!