Чёрная смерть. Повесть из флорентийской жизни XV века
Шрифт:
– А вот и Лоренцо! – встретил художника оклик хозяина, – без тебя радость не в радость и веселье не в веселье! Садись скорее! Слуги, вина, фалернского, кипрского, какого только пожелает мессэре Лоренцо Альберти!
Сильвио Фалетти протягивал Лоренцо обе руки, красивый, улыбающийся, полный сознания своей силы и молодости. Он любил Лоренцо. Ему нравился этот юноша, весёлый, талантливый, с искренним, добрым сердцем.
– Милый взрослый ребёнок, – говорил он про художника.
< image l:href="#"/>Лоренцо боготворил Фалетти. Это было наивное обожание художника, преклоняющегося перед
На роскошно убранном столе блестели серебряные и золотые вазы художественной работы; в хрустальных чашах искрилось вино; пол был усыпан шафраном, и запах его, терпкий и приторный, кружил голову. Стол был увит гирляндами; на головах гостей виднелись венки из роз. Лоренцо получил из рук хорошенькой служанки душистый венок.
Пир был в полном разгаре. Вино лилось рекою; многие из гостей уже дремали, облокотившись на стол; их укачали винные пары. Повар Фалетти на этот раз превзошёл самого себя, подав на золотых блюдах кушанья, изображавшие дворцы, башни, церкви, целые пейзажи из дичи, рыбы, сосисок, фруктов и миндаля.
Слегка пошатываясь, с разгоревшимся лицом и разметавшимися чёрными кудрями, Лоренцо декламировал латинские стихи, и звук голоса его, мягкий и красивый, баюкал как музыка. Фалетти слушал, улыбаясь, разнеженный и довольный, и смотрел на пляску двенадцати мавританских красавиц, плавные и ленивые движения которых шли вразрез с быстрой музыкой тамбуринов и виол [7] .
7
Тамбурин – ударный народный музыкальный инструмент; род бубна. (Примеч. ред.) Виола – нечто среднее между скрипкой и виолончелью.
Лоренцо кончил декламацию, награждённый рукоплесканиями. Опускаясь на мягкую подушку кресла, он заметил, как Франческо шепчет что-то Сильвио Фалетти, указывая глазами на Барукко. По лицу Фалетти скользнула тонкая улыбка.
Шут сидел у ног хозяина и с дурацким видом играл побрякушками, приделанными к длинной палке, с уморительным искусством подражая манерам и голосам гостей. Потом он стал передразнивать пляску мавританок. У этого урода были необыкновенно гибкие члены и необыкновенная способность к подражанию. Он говорил на всех наречиях Италии и подражал всевозможным голосам как людей, так и животных.
– Барукко, – сказал вдруг Сильвио, – мне кажется, ты голоден. Ты ничего не ешь за столом… Я тебе приготовил поистине царское кушанье – фазанов из садов самого султана. Один из этих фазанов был ручной, и султан сам кормил его, но ты знаешь, нет на свете вещи, которую было бы нельзя купить на деньги твоего хозяина.
Слуги внесли великолепное блюдо, украшенное цветами. На нём было жаркое в виде слона с золотою упряжью. Это блюдо было поставлено перед Барукко. Барукко с шутовскою жадностью накинулся на кушанье. Но едва он съел несколько кусков, как лицо его сделалось багровым и перекосилось гримасой боли: он откинулся на спинку стула и закатился ужасным кашлем. Лоренцо с участием наклонился к шуту, думая, что тот подавился. Но Фалетти удержал его за руку и со смехом сказал:
– Поди, старина, отдышись да прими скорее рвотного: ведь ты ел обезьяну с мышиными ножками! В некоторые куски было положено слишком много перцу!
Барукко пришёл в себя и стал поправлять съехавший рыжий парик, из-под которого виднелась громадная лысина. Его сморщенное раскрашенное лицо передёргивалось жалкой улыбкой, а полные слёз глаза с упорною злобою впились в лицо Фалетти. Лоренцо смущённо отвернулся: ему казалось, что в эту минуту он почти ненавидит Сильвио. Шут переломил себя и с видом побитой собаки уселся у ног хозяина.
– Ты сердишься, Барукко? – с презрительным удивлением воскликнул Фалетти.
Барукко сверкнул глазами и отвечал с дурацким смехом, в котором звучали слёзы:
– Разве шут смеет сердиться? Это было бы слишком смешно! Сердиться на divino Фалетти! Но если вы di vino, то я не d’aqua! [8]
– Ты режешь, как бритва, Барукко! – весело расхохотался Фалетти.
– Поговорка говорит, что у флорентийцев проницательные глаза и злые языки, – отвечал с ехидным смехом Барукко.
8
Игра слов: divino – божественный; di vino – из вина; d’aqua – из воды. «Если вы из вина, то я не из воды».
Он усмехнулся и продолжал:
– Проницательность Барукко! Кто не знает её! Да, да, – продолжал шут, помолчав, – ты близорук. Ты не замечаешь, что к тебе идёт самая знатная гостья, сильнее которой нет во всём мире!
Фалетти пожал плечами.
– Что ты мелешь, шут? Разве в такую позднюю пору может приехать ко мне моя невеста, маркиза Беата Бовони?
– Теперь уже светает, – продолжал шипеть злорадно Барукко, – но важная гостья не боится потёмок: она ходит и ночью, заходит и во дворцы и в хижины, и когда она явится, ты, divino Фалетти, бросишь пировать, и все вы…
Он хрипел и задыхался от ярости, но полупьяные гости ничего не замечали.
А Барукко, выпрямившись во весь рост, протянул руку вперёд и зловеще прошипел:
– Эта гостья – Чёрная смерть, синьоры!
Казалось, перед пирующими внезапно разверзлась земля. Гости вскочили и смотрели друг на друга остановившимися от ужаса глазами; кубки звенели и падали на пол.
Только один Фалетти холодно смеялся.
– Где ты её видишь, Барукко? – спросил он.
– Она идёт по холмам Флоренции! Она спускается к нам! Пока она тронула только бедные лачуги, где грязь и нужда, но скоро она придёт и к тебе… Эй, берегись, приятель!
– Я её не боюсь, – равнодушно отозвался Фалетти. – Мы выгоним её красотою и пением, пляской и весельем. Что же вы остановились, красавицы? – крикнул он мавританкам. – Пляшите!
Мавританки опять лениво поплыли, распуская как крылья прозрачные ткани шарфов, а тамбурины забили бешеную тревогу.
Яркая полоса света прорезывала восточный край неба. Из раскрытого окна тянуло свежестью. В ближних кустах пели птицы. И вдруг солнце выплыло из-за деревьев и брызнуло потоками ослепительного света в широкое окно.