Черная стая
Шрифт:
– - Хотите увидеть его портрет, господин граф?
– - спросила Эмма, когда Войцех, совершенно опустошенный, умолк.
– - Я закончила его неделю назад, хотела подарить маме на Рождество, но не решилась. Она беспокоится за меня, говорит, что мне нужно думать о живых. А как, как мне не думать о нем? У меня не было никого ближе.
Она не заплакала, но болезненный блеск ярче вспыхнул в прекрасных темных глазах, и тонкая рука до боли сжала запястье Войцеха.
На портрете Теодор был еще моложе, чем помнилось Войцеху, и в синем прусском, а не в черном лютцовском мундире. Огромные
– - Он сейчас на небесах, с ангелами, -- убежденно шепнула Эмма, -- а я... Разве он узнает меня в седой старухе через много лет? Или в жизни вечной мы снова возвращаемся в лучшие годы нашей юности?
– - У души нет возраста, Эмма, -- покачал головой Войцех.
Ему было нестерпимо стыдно лгать, но лишить девушку призрачной надежды на встречу с братом он не мог.
– - А помните того странного юношу?
– - неожиданно спросила Эмма.
– - Он ведь предсказал смерть Теодора. Темный ангел... Вы похожи на него. Но я, кажется, уже говорила вам об этом.
– - Пустые слова, -- пожал плечами Войцех, -- не придавайте им значения. Ваш брат хотел, чтобы вы были счастливы, Эмма. Живите так, словно он смотрит на вас с небес и радуется за вас.
– - Я попробую, -- пообещала девушка, но уверенности в голосе ее не было.
Повисло тягучее, темное молчание, и только свечи, догорая, мерцали, отражаясь в черных оконных стеклах.
– - А хотите, я вас тоже нарисую?
– - неожиданно спросила Эмма.
– - Это не займет много времени. Вы можете задержаться у нас на неделю?
– - Если ваши родители не будут против, -- Войцех подавил вздох. Этот дом напоминал ему склеп.
– - Но лучше я переберусь в гостиницу, а к вам буду приходить по утрам, позировать.
– - Вам тяжело вспоминать о нем, -- грустно заметила девушка, -- ну что же, я понимаю. Живым -- жить, а мне только и остается, что память.
– - Когда-нибудь, -- ответил Войцех, -- я взгляну на нарисованный вами портрет и скажу себе: "И я был молод". Мы уходим, но остаемся в памяти и на портретах. Я приду завтра. В черном мундире. Пусть все будет, как в тот день.
В гостиницу Шемет так и не переехал. Герр Кристиан попросил его помочь с подготовкой стихов Теодора к изданию, и вечера Войцех просиживал в уютном кабинете, разбирая торопливый неровный почерк, вчитываясь в горячие, смелые слова, заново перебирая в памяти проведенные с другом дни. За окнами то бушевала метель, то морозным серебром сияли звезды, а Войцех осторожно переворачивал залитые кровью страницы тетради и рассказывал убитому горем отцу о последних месяцах жизни сына, теперь принадлежащего не только семье, но всей Германии.
По утрам он спускался в большую гостиную, и плюшевые шторы поднимались, впуская белесый зимний свет. Эмма рисовала сосредоточенно, молча, ее тонкая рука уверенно держала кисть, и через две недели Войцеху было позволено взглянуть на результаты ее трудов.
Сходство с Теодором, подчеркнутое художницей, несомненно, бросалось в глаза. Тот же поворот головы, та же строгая поза, тонкие черты аристократического одухотворенного лица, сурово сжатые губы в обрамлении тонких усов. Но в сияющей голубизне глаз читался не вопрос -- ответ. Юноша на портрете знал нечто, до поры неизвестное самому Войцеху. И Шемет вовсе не горел желанием это узнать.
– - Прекрасный портрет, -- улыбнулся Войцех, целуя руку, все еще перепачканную пастелью, -- я непременно повешу его на самом почетном месте и буду гордиться честью, которую вы мне оказали, нарисовав его.
– - Сейчас он похож на зеркало, -- возразила Эмма, -- но не настанет ли время, когда вам не захочется его видеть каждый день? Ничто не вечно, Войцех, а красота -- менее всего. Холодные ветры укрывают снегами золото кудрей, синева взгляда гаснет в сумерках старости. Если бы я была настоящей художницей, я сказала бы вам, что этот портрет -- ваш шанс попасть в вечность. Но теперь с меня довольно и того, что он вам нравится.
– - Кто может знать, что ждет в грядущем?
– - пожал плечами Шемет.
– - Но я попробую брать пример с этого портрета и не стареть. Хотите, лет через пятьдесят я привезу его вам, и мы проверим, удалось ли мне сдержать слово?
Но Эмма на улыбку не ответила.
– - Прощайте, Войцех, -- из ее груди вырвался тихий вздох, -- и, вспоминайте обо мне, глядя на этот портрет.
Танцующий конгресс
В дороге их застигла метель, и Войцех с беспокойством поглядывал на часы, уже и не чая добраться в Вену до полуночи. Йенс дремал, забившись в угол кареты, под рысьей шубой, а у Войцеха, облаченного в роскошный светло-серый каррик на тонкой подкладке, зуб на зуб не попадал от всепроникающего ночного холода. Но Юргису, нещадно нахлестывающему лошадей, на козлах приходилось много хуже, и Войцех корил себя за то, что не остановился в придорожном трактире переждать ненастье.
Карета остановилась, свет масляного фонаря больно резанул по глазам.
– - Предъявите подорожную, -- потребовал хриплый бас, и Войцех принялся рыться озябшими пальцами в дорожном бюваре, проклиная себя за непредусмотрительность.
– - Граф Шемет прибыл по личному приглашению князя Радзивилла, -- знакомый голос не утратил привычной жизнерадостности даже в мерзкую погоду, -- вот пропуск.
– - Вилли!
– - Войцех выскочил из кареты, сияя довольной улыбкой.
– - Я уж и не надеялся. На три дня против обещанного задержался, неужто ты ждал?
– - Как не ждать?
– - рассмеялся Вилли.
– - В Вене сейчас подвалы и чердаки забиты вельможными постояльцами, маркизы по три в одной постели спят. Отец велел тебя тотчас к нам везти, у него ума хватило еще в апреле особняк снять, когда слухи о конгрессе только пошли. В гостинице сейчас мышь не поселится, а у тебя прислуга своя. Я уж третий день в трактире заседаю, у хозяина сливовица к концу подходит. Но тебе оставил, хороша, слов нет.
– - Юргису лучше отдай, -- покачал головой Шемет, -- кабы не он, до завтра бы ждал. А мы уж как-нибудь шампанским обойдемся. Ни в жизнь не поверю, чтобы у тебя запаса не нашлось.