Чёрная трава
Шрифт:
– Нет, не надо, – она подняла ладони, пытаясь остановить кота. И тот остановился.
– Это что с ней?
Шикша выдохнула – чудеса продолжались. Только теперь Шикша поняла, что этот мягкий, гортанный голос принадлежал коту. Не было видно, что говорит он, но по тому, как он заинтересованно наклонил голову, словно пташку рассматривал на заборе, как уселся на зад и стал пялиться, Шикша догадалась, что это всё же его голос.
– Больная, что ль? – послышался неподдельный интерес.
– Можно сказать и так, – не глядя, хохотнула
– А-а, – протянул кот, поднимаясь и потягиваясь. Шикша вновь отступила, ничего не понимая и желая уже поскорей отсюда уйти. – Так вот какая она… Ну что ж, раз привёл, пусть проходит.
Кот неслышно вышел. Ванка подхватила блюдо с едой и тоже вышла.
– Это что, кот говорил? – прошептала Казя, одной рукой держась за сердце, словно оно у неё вот-вот убежит, а другой пытаясь что-то достать из поясной сумы, где Казя носила много и обережных трав, и каменьев на разные случаи, и даже веточки орешника, берёзы и прочих растений.
– Ага, кот, – Вук как-то озадаченно почесал затылок. – Он хранитель избы. И раной, первой кровью даёт добро на нахождение тут. Но тебя он… – Вук указал на Шикшу и удивлённо вытаращил глаза. – Тебя не тронул, но пропустил. Очень необычно. И подозрительно.
Шикша открыла было рот, чтобы ответить что-нибудь в духе: это разрешения у вас подозрительные, и коты. И то, что происходило. Но её перебила шепчущая Казя:
– Говорящий кот, – она неуверенно подошла к Шикше и зацепилась за неё. – Ша, ты представляешь?
В глазах Кази было неверие, была какая-то детская и наивная озадаченность, когда ребёнок видит что-то впервые и не совсем понимает этот мир, который держал что-то в тайне и поражал.
В памяти Шикши всплыли голубые глаза и белёсая чёлка, восторженный звонкий смех. И Шикша поняла, почему позволила себе хоть немного сблизиться с Казей: её напускная резкость с недругами и восхищённость миром, внезапная пугливость и преданность очень напоминали ту маленькую девочку, что потеряла Шикша, казалось, в прошлой жизни – Ергу.
– Представляю, – Шикша искренне улыбнулась Казе, видя, как та продолжает поражённо смотреть на приоткрытую дверь. – Он же хранитель дома, считай домовой, ему положено и говорить, и присматриваться к приходящим. Согласна?
Шикша попыталась отвлечь Казю. И немного получилось.
– Верно, – Казя встряхнула головой, как бы приходя в себя. Вук в стороне шаркнул и подошёл к железному листу с оставшимися пирожками. Глянув на неподвижную дверь, он схватил булку и целиком запихнул её в рот. И пожав плечами, быстро начал прожёвывать еду. Шикша облегчённо вздохнула, когда Казя нахмурившись спросила: – Но что за посвящение?
Шикша и Казя одновременно глянули на жующего Вука.
– Говорил же, – пробубнил он. – Разрешение на нахождение тут и…
Он ненадолго замолчал. Сделал вид, что дожёвывает. За дверью послышался топот, и Шикша поторопила его:
– И?..
Шагнула к нему, пытаясь… что? запугать? Точно нет. Но хотя бы схватить и встряхнуть, чтобы, наконец, закончил, пояснил.
– Чего застряли? – Ванка зашла уже без блюда. Неприязненно зыркнула на Шикшу и Казю, недовольно глянула на крошки у рта Вука. – Слуд уже ждёт вас.
Вук кивнул. И, призывая Шикшу и Казю следовать за собой, вышел из жаркой и светлой комнаты. Светлой? Шикша обернулась и заметила, что на двух стенах были окна, через которые пробивался яркий рассвет и за которыми виднелись серо-белые горы.
*
– Привёл башмачницу, – послышался грубый, тяжёлый голос из комнаты, в которую они направлялись по коридору. – Вот плут. Хоть предупредил бы.
В ответ мягко еле слышно замурчал кот.
– Хм, занятно. Что ж, посмотрим.
Когда они зашли, Слуд уже молчал, а Всецарап вылизывался.
Только тогда, когда Шикша увидела лицо Слуда, и сопоставила это с его блестящей от молодого солнца лысой головой, его мощными руками, рубашка на которых натягивалась и чуть не трещала, удлиняя синеватые обережные знаки, она вспомнила его. Его суровый вид даже не разбавляла небольшая серьга-колечко в ухе. Синий камень на его крупном пальце сверкнул как-то предостерегающе. Шикша замерла на пороге, закаменела, опасаясь идти дальше. Казя остановилась рядом, безмолвно поддерживая.
– Не пугайсь, башмачница, – усмехнулся Слуд. По-доброму, без той жестокости и злости, с которой он год назад с ней разговаривал. – Проходите, будьте гостями. Раз Всецарап вас пропустил, то я тем более не могу быть против.
Слуд привстал с лавки и махнул в сторону стола, который ломился от яств: запечённые в меду яблоки, пирожки, жаркое, фасоль и гречка, квас и кисель, пареная репа и щи.
Шикша до сих пор никак не могла привыкнуть, что в подгории такое изобилие еды, которой хватает на всех. Она даже с грустью и дрожью вспоминала своё одиннадцатое лето, когда началась засуха и жители Хотян ходили выкапывать утопленника, чтобы позволить ему напиться в реке, а не утолять жажду за счёт земли-матушки, забирая пропитание у колосков.
В коридоре послышался смех и весёлый говор. В комнату, резвясь и о чём-то упорно споря, вошли два парня и девушка, за которыми ещё виднелась макушка Ванки.
– А ну, разошлись! – прикрикнула она, когда те трое замолкли и удивлённо уставились на Казю, а потом на Шикшу.
– Что они тут делают? – сурово и недовольно спросил высокий и очень худой парень – Луня. Спросил и в тот же миг поднёс к носу мешочек, что висел на шее. И громко понюхал его.
Шикша вновь вздрогнула, увидев ещё не прошедшие синяки под глазами Луни, его болезность и дрожь в теле, словно он замёрз. А нечего было налегать на травы!