Черная вдова
Шрифт:
Орысю это тоже, видимо, интересовало.
– Еда, наверное, здесь неважная, вот мы и...
– начала было она, но Скворцов-Шанявский замахал руками:
– Ради бога, ничего не надо!
– Так не положено, - солидно произнес Сегеди и стал выкладывать на тумбочку свертки.
Тут был и сервилат, и балык, и черная икра.
– Братцы, милые!
– взмолился профессор.
– Я вам честно говорю: нельзя мне все это! Диета!
Фотограф хмыкнул, почесал затылок.
– А свежие огурчики и помидорчики?
– спросил
– Апельсины?
– Ну, это еще куда ни шло, - вздохнул профессор.
Положив цитрусовые и овощи в тумбочку, Сегеди напоследок вынул бутылку дорогого марочного коньяка.
– Ни-ни!
– решительно возразил Скворцов-Шанявский.
– Смерть для меня!
Фотограф нехотя засунул бутылку обратно в сумку.
Орыся села на стул, Сегеди - на вторую койку. Начались расспросы о здоровье. Поинтересовалась Орыся и тем, кто еще лежит в палате с профессором.
– Эта койка пустует, - ответил Валерий Платонович.
– Так что я тут один.
Профессор, разумеется, не пояснил, что к нему не будут никого подселять по его же просьбе. За соответствующую "благодарность" старшей медсестре. Главное, Скворцов-Шанявский хотел дать понять Орысе, что в случае чего - им мешать не будут. Но, похоже, на этот намек она не обратила внимания и спросила:
– Вы случаем не знаете, как там Лена Ярцева? Ну, в Средневолжске?.. До сих пор вспоминаю тот Новый год. Такая хорошая женщина! Простая и добрая. А уж готовит! Жаль, что так и не пришлось познакомиться с ее мужем. Как его звать? Глеб, кажется?
– Да, Глеб, - грустно кивнул профессор.
– Вы не можете себе представить, какая трагедия произошла в ту ночь!
– Да что вы!
– охнула Орыся.
И Скворцов-Шанявский рассказал о том, что слышал от Глеба и Лены Ярцевых - о нелепой гибели отца, утонувшего в озере.
– Ужас какой! На глазах у сына!
– искренне переживала Орыся.
– Как он только выдержал? Я бы сошла с ума, ей-богу!
– Не говорите!
– вздохнул Валерий Платонович.
– Вообще после этой страшной смерти у Глеба пошла какая-то нехорошая полоса. С Леной серьезные нелады...
– Странно, - удивилась Орыся.
– Мне показалось, она любит мужа без памяти! Сама призналась на кухне, живут душа в душу. И Глеб думает только о жене.
– Чужая семья - потемки, - развел руками профессор.
– Не знаю, Лена вам говорила, что Глеб был прописан в квартире своего отца?
– Нет.
– О, роскошные апартаменты! В центре города, на берегу Волги, комнаты - хоть на коне разъезжай. Представляете, со смертью отца Глеб остался в квартире один!
– Что же он в ней делает?
– На Москву хочет менять, - ответил Валерий Платонович.
– Собирается перебраться в столицу.
– Без жены?
– спросила Орыся.
– В том-то и дело.
Скворцов-Шанявский не говорил всей правды: в том, что семья Ярцевых дала трещину, он тоже сыграл не последнюю роль...
– Не пойму, - покачала головой Орыся.
– Бросить такую женщину, как Лена! Наверное, не любил.
– Знаете, что сказал Горький?
– спросил профессор.
– Самое умное, чего достиг человек, - это умение любить женщину. От любви к женщине родилось все прекрасное на земле. Понимаете, Орысенька, наш великий писатель не зря выбрал слово "умение". Не зря! Умению любить надо учиться. Наше поколение было научено, а вот нынешнее - увы!
– И он, сделав кивок в сторону сидевшего истуканом фотографа, добавил: - Не в обиду присутствующим будь сказано.
Сегеди хмыкнул в усы, но ничего не ответил.
И вообще Валерий Платонович пытался разгадать, в каких он отношениях с Орысей. Ухажер? Или только коллега по работе?
Профессор решил пустить пробный камень.
– Дорогие друзья, - деланно забеспокоился он, не обременителен ли для вас этот визит? Трудились весь день, устали да еще небось жена дома ждет? Последнее относилось непосредственно к фотографу.
– Если уж кто ждет, так это соседка, - хихикнул Сегеди.
– Жены сейчас нет, уехала с дочкой погостить к родственникам в деревню.
"Это уже хуже, - подумал Скворцов-Шанявский.
– И рядом все время такая женщина!"
– А вы, Орыся?
– повернулся к ней профессор.
– Не беспокойтесь, Валерий Платонович, меня тоже никто не ждет.
"Ну, и слава богу!" - чуть было не воскликнул профессор, хотя видел, что она чем-то озабочена.
То, что Орыся снова не вышла замуж, профессора устраивало: стало быть, шанс его повышался. Он мучительно думал, как бы выпроводить фотографа и остаться с Орысей один на один хотя бы минут на пять. Или дать ей знак, чтобы завтра пришла без провожатого. Однако ничего придумать не мог.
Беседа не клеилась, затухала. Да и говорить-то особенно было не о чем. Сегеди уже украдкой поглядывал на часы.
– Ну, пойдем, - наконец поднялся он.
Профессор и Орыся встали тоже.
– Очень был рад вашему приходу. Надеюсь, еще навестите?
– Валерий Платонович посмотрел в глаза Орысе с такой мольбой, что она не могла не понять, что просьба относилась только к ней.
– Конечно, конечно!
– закивала она.
Валерию Платоновичу показалось, что Орыся поняла его.
– И еще, - продолжал он.
– Признаюсь, знакомых в Трускавце у меня нет. Не считая, разумеется, наших санаторских. Но разговоры о болезнях и прочем...
– профессор скривился.
– Право же, с тоски умереть можно. Возьмите надо мной шефство, а?
– засмеялся он.
– Это пожалуйста, - серьезно сказал фотограф.
– Ей-богу, не пожалеете. Я человек компанейский. Музыку люблю, в шахматы сразиться.
– Выздоравливайте, буду рад вас видеть у себя дома в гостях, - сказал мастер художественного портрета и попросил: - Вы уж не дайте нас в обиду, Валерий Платонович.