Черная вуаль пастора
Шрифт:
В предыдущие дни сознание старика было затуманено, он не мог отличить прошлое от настоящего, всё смешалось в его мыслях, а порой они уносились вперёд, к неизвестности, ожидающей его по ту сторону жизни. Случались и приступы лихорадочного бреда, когда он метался из стороны в сторону, растрачивая те немногие силы, что ещё у него оставались. И всё же ни судорожные припадки,
Священник из Уэстбери приблизился к его постели.
— Почтенный отец Хупер, — сказал он, — миг вашего освобождения близок. Готовы ли вы к снятию завесы, что отделяет скоротечное время от вечности?
Отец Хупер ответил сперва простым движением головы; затем, осознав, по-видимому, что этот слабый кивок могут понять неправильно, с трудом, еле слышно проговорил:
— Да. Усталая душа моя терпеливо ждёт, когда завеса будет снята.
— Так пристало ли, — продолжил преподобный мистер Кларк, — человеку, столь преданному молитве, подавшему пастве безупречный пример, человеку святому и в деяниях, и в помыслах, насколько могут судить смертные… пристало ли одному из отцов церкви оставить после себя тень, которая может зачернить жизнь столь чистую? Молю вас, достопочтенный брат мой, не допустите подобной ошибки! Доставьте нам радость, дайте увидеть ваш облик, когда вы воспарите к ждущей вас награде. Прежде чем вечность раскроется перед вами, позвольте мне снять чёрную вуаль с вашего лица!
И, говоря так, преподобный Кларк нагнулся, чтобы обнажить тайну, скрывавшуюся долгие годы. Но отец Хупер внезапно обрёл силы, что потрясло всех присутствующих: выпростав обе руки из-под одеяла, он крепко ухватился за свою вуаль, полный решимости сопротивляться, если пастор из Уэстбери вздумает бороться с умирающим.
— Ни
— Скрытный старик! — воскликнул испуганный пастор, — с каким же ужасным преступлением на душе отправляешься ты на высший суд?
Дыхание отца Хупера участилось; воздух клокотал у него в горле; но, протянув вперёд руки могучим усилием, он сумел удержать уходящую жизнь на те несколько минут, что хотел говорить. Он даже приподнялся в постели и сел; он дрожал, ощущая прикосновение смерти, а чёрная вуаль, особо жуткая в этот последний миг, тяжело легла ему на лицо, будто пропитанная всеми ужасами прожитой жизни. И всё же слабая печальная улыбка, столь часто мелькавшая из-под складок, снова появилась на губах отца Хупера, как лучик света во мгле.
— Почему вы тревожитесь за меня одного? — вскричал он, обведя взглядом из-под вуали круг бледных лиц. — Тревожьтесь также и за каждого из вас. Неужто мужчины избегали меня, и женщины не выказывали жалости, и дети разбегались с воплями только из-за этой чёрной вуали? Что, кроме тайны, смутно обозначенной ею, могло сделать этот кусок ткани столь ужасным? Если в сем мире друг открывает своему другу сокровеннейшие помыслы своего сердца, если любящий мужчина до конца доверяет любимой женщине; если люди правы, считая возможным скрывать от взора Создателя свои грехи, накапливая их отвратительными грудами в глубинах души, тогда назовите меня чудовищем, во имя символа, в тени коего я жил, и умрите! Я озираюсь сейчас вокруг себя. И что же? На каждом, каждом лице вижу я чёрную вуаль!
Слушавшие его отшатнулись друг от друга в обоюдном испуге, а отец Хупер упал на подушки уже мёртвым, но с прежней улыбкой на устах. Снять вуаль никто не решился; с нею уложили его в гроб и так, под вуалью, снесли на кладбище.
Много раз прорастали и увядали травы на его могиле, надгробный камень оброс мхом, и лицо доброго пастыря Хупера обратилось в прах; но и доселе становится страшно при мысли, что истлело оно под Чёрной Вуалью!