Чернила и кость
Шрифт:
– Ты думаешь, он…
– Не знаю, - огрызается она.
– Не знаю, умрет ли он. Не знаю, смогу ли спасти его.
– Одинокая слеза скатывается по ее щеке, блестя на гладкой темной коже. Девушка поворачивается к Монике, которая неловко мнется у входа на кухню.
– Ты никогда раньше не помогала хирургу, да?
Моника качает головой, жесткие светлые волосы падают ей на лицо.
– Нет, мэм.
– Ничего страшного. Просто делай, что я тебе говорю, хорошо?
Моника отступает, обхватив себя тощими руками.
– Не думаю, что смогу…
–
Хасс входит в комнату, неся здоровой рукой большую черную сумку.
– Ты уже достаточно сделал.
– Ханна кладет руку на грудь Тэда.
– Сначала Джордан, теперь Тэд? Сколько еще людей ты втянешь в свою проблему?
Я вздрагиваю, когда Джоэл делает шаг вперед.
– Успокойтесь, леди. Никто не заставлял их…
– Она права.
– Я разворачиваюсь и направляюсь к входной двери.
– Я буду снаружи.
– Вы двое идите с ним. Я не хочу отвлекаться.
– Ханна стискивает зубы.
– Только не ты, девочка. Мне нужна твоя помощь.
Я толкаю москитную дверь, и она распахивается, ударившись о дом. Выхожу на крыльцо, пока она не захлопнулась у меня перед носом. Холодный резкий воздух ударяет по мне. От холода волоски на руках встают дыбом, и на вдохе дыхание обрывается. Мои тяжелые ботинки громко стучат по гниющему дереву, но по сравнению с головной болью, гудящей в частичке — каждой частичке — моего мозга, это тихий шепот.
– Не парься о ней, - бормочет Хасс, проскальзывая на крыльцо. Выдохнув, он подходит к дальней стороне и падает в шаткое кресло-качалку.
– Тэд - ее детская любовь.
– Они вместе?
– спрашивает Джоэл, закрывая за собой деревянную дверь.
Хасс качает головой, закидывая ноги на деревянные перила.
– Нет. Она любит его. А он любит себя.
Скрестив руки на груди, я прислоняюсь к тонкому деревянному столбу, что поддерживает вес жестяного навеса над нами. Смотрю на Хасса. Смотрю, как расслабленно он задрал ноги, словно ему все равно.
– Ты уверен, что хочешь быть здесь, когда Тэд очнется? Когда узнает, что ты сделал…
Хасс опускает ноги, садится, подавшись вперед, и, прищурившись, смотрит на меня.
– А ты бы не сделал то же самое?
Блядь, нет.
– Предал своих друзей?
– Защитил свою семью.
Джоэл смотрит на меня, и я вижу это по его лицу. Сострадание. Понимание. Он не считает Хасса ответственным за то, что случилось с Эмили… но могу гарантировать, что, если бы на ее месте была Моника, он бы уже пристрелил Хасса. Это факт.
– Ты можешь ненавидеть меня сколько угодно, Джай, но дело не в какой-то бабе, которую я встретил в гребаном туннеле. Речь идет о моем сыне. Частичке меня, которую я растил с самого рождения. Мне жаль это говорить, но он превосходит твою маленькую подружку. Говори мне все, что хочешь. Сделай все, что захочешь, но я убил бы ее сам, если бы дело дошло до выбора между ней и моим мальчиком. Каждый. Раз.
Я стискиваю зубы. Мое эго хочет бороться с ним, а сердце хочет расплющить каждую косточку в его теле, но моя голова… ну, моя голова пытается убедить меня, что Хасс должен был сделать, что сделал. Гнев сочится из моих пор, и моя кровь остывает. У него есть ребенок… он сделал то, что сделал бы на его месте я. Оттолкнувшись от опоры, я подхожу к ступенькам и сажусь. Без гнева, без того, чтобы винить кого-то, боль внутри меня разворачивается, нападая на единственного человека, которого я могу считать ответственным за потерю Эмили…
Себя.
Черт.
***
Вздохнув, я смахиваю зуд, танцующий на кончике моего носа, и опускаю затылок на деревянную балку, на которую опираюсь. Задница онемела. Как долго я здесь сижу?
Я открываю глаза и смотрю вниз на длинную узкую грунтовую дорогу, уходящую к горизонту. Полоски оранжевого цвета покрывают чернильное небо, а звезды уже давно поблекли. Я тянусь вперед, застонав от того, как напряжены мышцы. Мне не было так больно с моих первых нескольких недель обучения в Академии. Это был просто ад.
Я опираюсь предплечьями о колени и позволяю голове повиснуть. Крошечные невидимые гири свисают с моих ресниц. Каждый раз, когда я закрываю глаза, перед мысленным взором появляется лицо Эмили… ее печальные губы… изгиб бровей, говорящий, как она волновалась, что я не вернусь к ней. Мне не следовало брать ее с собой. Не стоило оставлять ее с Хассом.
– Ты там как?
– Я вздрагиваю, когда Джоэл сползает вниз по балке рядом со мной, постанывая от собственной боли.
– Хоть поспал немного?
Я не заметил, как он переместился от ржавой балки, что по другую сторону крыльца.
Я отрицательно качаю головой.
– Не-а.
Наступает тишина, и звук становится невыносимым. Или, по крайней мере, до тех пор, пока зубы Джоэла не клацают, пока он жует внутреннюю сторону щеки. Это еще хуже.
– Я знаю, что ты хочешь вернуться за ней, Джай, но…
– Никаких «но», - говорю я ему.
– Я вернусь, как только узнаю, что с Тэдом все в порядке.
– И что ты собираешься делать, когда попадешь туда?
– рявкает Джоэл, что аж воздух валит из носа.
– У тебя нет ни оружия, ни поддержки. Ты все равно что покойник.
– Он чешет голову.
– У меня есть план, ясно? Тебе он не понравится, но это все, что у тебя есть.
Я поворачиваю голову.
– Кто единственный человек, или единственный ворон, который может стать нос к носу с Черепом?
Я хмурюсь. Единственный ворон? Что он… оу.
– Нет. Точно нет.
Он чокнулся, если думает, что я собираюсь просить помощи у Испорченных Сыновей. Снова.
– Это все, что у нас есть.
– Ты обещал Джокеру Нью-Йорк. Помнишь? Ты сказал, что доставишь ему город на серебряном гребаном блюдечке.
– И?
– У тебя ни хера нет. Он убьет тебя за то, что ты потратил его время этой ночью.