Чернильный орешек
Шрифт:
А потом подоспели потрясшие всех вести о резне в Ирландии. Ирландские паписты восстали и хладнокровно вырезали английских протестантов. Эти новости облетели всю страну, один за другим появлялись страстные рукописные листки, добавляя все новые подробности, описывая все новые и новые отвратительные зверства. Тысячи людей были безжалостно истреблены, и еще больше их было брошено умирать от ран. Девочек насиловали, младенцев сжигали заживо на глазах матерей, стариков замучивали до смерти – и уже не оставалось такого безумного ужаса, в который нельзя было бы не поверить. Ирландская армия намеревалась пересечь море и вторгнуться в Англию, чтобы своими бесчинствами вернуть всю страну в лапы Рима. Несомненно, это было заговором, задуманным королевой, этой всем известной паписткой, да еще и француженкой!
И вновь вернулась былая власть парламента. Для того, чтобы усмирить ирландцев, необходима армия. Но прежде чем разрешить сбор налога для комплектования этой армии, парламент потребовал вверить ему право назначать ее офицеров. Король с негодованием отказался. Парламент собирался привлечь королеву к ответственности за резню в Ирландии. Король же, чтобы защитить супругу, попытался было арестовать господина Пима, а заодно и четверых других ведущих членов нижней палаты, и отдать под суд. Однако парламент не выдал их, и в январе 1642 года король, открыто пренебрегая всеми традициями, явился в нижнюю палату во главе вооруженного конвоя, чтобы силой арестовать пятерых парламентариев.
Лондон, уже и без того пребывавший в состоянии истерии из-за резни в Ирландии и предполагаемого папистского заговора, ощетинился оружием, и городское ополчение, лучшее по подготовке и вооружению во всей стране, поднялось на защиту парламента и протестантства. Ситуация была настолько рискованной, что король поспешил убраться из города, а королеву для пущей безопасности отослал в Голландию. Сам же он отправился «путешествовать» в северном направлении, поскольку чем дальше он находился от Лондона и от влияния всех этих новых религий, тем безопаснее себя чувствовал.
К марту король уже был в Йорке, где поселился в своем поместье, в старом доме Совета Севера. И в итоге вконец сбитые с толку северяне, совсем недавно воевавшие с шотландцами, теперь только и слышали пересуды и слухи о грядущей войне с югом. Пятидесятилетний мир, казалось, рухнул едва ли не мгновенно, от одного легкого прикосновения, и никто толком не понимал, как же это случилось.
Гостиная в Шоузе была весьма приятна летом, поскольку ее каменные стены и пол сохраняли прохладу, а окна выходили на старый розовый сад, поэтому воздух, наполнявший комнату в июне, был насыщен таким ароматом, что хоть собирай его в бутылочку. Руфь пристроилась с рукоделием у одного из окон в компании Эллен. Время примирило ее даже с этим ненавистным занятием, что можно было считать везением, поскольку этой работы у нее всегда хватало выше головы. Руфь была счастлива с тех пор, как вернулась в Шоуз. Как хозяйка дома, она имела здесь и власть, и свободу, никогда при этом не оставаясь без дела. Многочисленные обязанности Руфи и присмотр за имением, а также любовь к соколиной охоте занимали все ее время. Вообще-то управлять имением должен, конечно, Малахия, но тот, хотя и был спокойным и вполне надежным человеком, по своей натуре не отличался ни находчивостью, ни сообразительностью. Природа одарила его всем, чтобы стать умелым лейтенантом, при условии, что у него будет надлежащее руководство.
Руфь следила за его развивающейся дружбой с некоторой грустью. Это же надо: из всех людей, которых Малахия мог бы выбрать себе для преклонения, он предпочел именно Кита! Но время облегчило даже эту боль. Она спокойно выслушала весть о беременности Хиро, проявив заботу о здоровье своей кузины. И теперь, хотя Руфь по-прежнему предпочла бы не видеть Хиро и Кита вместе, она могла вполне искренне пожелать им добра. В душе ее воцарилось спокойствие: она считала, что любовь умерла, и надеялась в будущем обойтись без каких-либо душевных мук. Руфь могла без всякого риска любить своего племянника, поскольку он никогда не мог бы причинить ей боль, если только его самого не убьют в какой-нибудь битве, куда он ринется следом за Китом. Но тогда никто еще всерьез не верил, что дело дойдет до войны. Парламент созвал ополчение по собственной инициативе. Но Малахия шепнул ей, что, по мнению Кита, это было всего-навсего демонстрацией силы, чтобы попытаться таким образом вынудить короля согласиться с требованиями парламента. Нет-нет, они никогда всерьез и не помышляли о вооруженном выступлении, ведь это ничего бы не решило. Бейся они хоть до конца света – король так и останется королем, равно как и все его потомство, а они будут изменниками, которых, похоже, ждет виселица.
– Мадам… – негромко позвала Эллен, привлекая внимание Руфи к стуку копыт за окном.
Обе женщины прислушались.
– Трое, – минуту спустя сказала Руфь. – Две господских лошади и мул. Кто же это может быть с моим племянником? Я схожу взглянуть.
Охотно отложив работу, она побежала к главному входу, где гостей уже приветствовал Перри, муж Эллен, который от дворового слуги поднялся до управляющего имением Сердце Руфи так и подскочило, когда она увидела, что вторым конем, стоявшим во дворе, был Оберон. Кит выглядел печальным, а Малахия – возбужденным и расстроенным. Они направлялись к ней, а следом за ними вышагивал тот, который приехал на муле, – невысокий, коренастый мужчина с просоленной, дубленой кожей, судя по его походке, явно моряк, весьма недовольный своим длительным путешествием на спине у мула.
– Руфь!.. – крикнул Малахия.
Однако обуревавшие его чувства были настолько сильны, что язык отказал ему, поэтому продолжил Кит.
– Есть новости, – начал он. – Вот этот человек доставил новости… о твоих братьях. Не зайти ли нам в дом, кузина?
– Стало быть, новости плохие, – спокойно проговорила Руфь. Она посмотрела на моряка и заметила, как он утомлен. – Перри, принеси этому человеку вина и еды. Мы будем в гостиной.
Идя впереди всех в дом, Руфь не могла не заметить восхищенного взгляда Кита, оценившего ее самообладание и сообразительность, но она постаралась не допустить, чтобы это как-то подействовало на нее. Он выглядел так привлекательно, в его смуглом худощавом лице теперь начинала проступать властность. Кит больше не был юнцом, но если бы он улыбался не так часто, то его улыбки от этого стали бы куда ослепительнее. Руфь заставила себя заговорить.
– Как там Хиро и младенец?
– У них всех хорошо, лучшего и желать нельзя. Хиро не следовало бы рожать, но она понемногу оправляется, а младенец… ну, они там все уверены, что он выживет, наши женщины, хотя у меня самого перехватывает дух, когда я его вижу: он такой крохотный и такой весь сморщенный.
Они вошли в комнату, и Руфь указала моряку на табурет, а сама снова села у окна. Вошел Перри с едой и вином, и моряк сразу же сделал большой глоток, а потом все же сдержался, когда уже собрался проглотить толстый ломоть хлеба. Руфь угадала, что его беспокоит.
– Я совсем не хочу удерживать вас от того, в чем вы столь явно нуждаетесь. Если вы можете есть и говорить Одновременно, то милости прошу. Если же нет, то я могу подождать, пока вы не утолите голод.
– Нет-нет, госпожа, я смогу и есть, и говорить, – ответил он, охотно погружая зубы в черный ржаной хлеб.
– Вы привезли новости о моих братьях? – спросила Руфь. Он кивнул, выразительно посмотрев на нее. – Они умерли? Оба?
Он снова кивнул, и Руфь испустила продолжительный вздох. Она уже давно не надеялась снова увидеть хоть одного из них… И тем не менее в его ответе заключалась такая страшная завершенность, к которой она не была готова.
– Мне очень жаль, Малахия, – проговорила Руфь.
Малахия посмотрел ей в глаза.
– Я почти не помню своего отца, – сказал он дрожащим голосом, – но все равно это для меня потрясение. Когда я в первый раз услышал о его гибели, я заплакал. Я до сих пор не могу до конца свыкнуться с утратой.
– А как до вас дошли эти вести, сэр? – спросила Руфь моряка.
– Так я же оставался с ними до самого конца, госпожа, и могу рассказать вам, как это все произошло. Мы шли неподалеку от побережья Сицилии, четыре парусника, значит, там было, да, все английские: корабли ваших братьев, «Удачливая Мэри» и «Зайчонок», потом мой корабль, «Старательный», ну и еще один полубаркас. А потом как налетит шторм… там такие, знаете ли, бывают ужасные шторма, когда лето поворачивает на осень…