Чернильный орешек

Хэррод-Иглз Синтия

– Хвала Господу – воскликнул невысокий мужчина.

Руфь покачала головой.

– Не благодарите Его. Кит лежит в часовне Принц заговорил в первый раз.

– Мертвый?

– Мертвый, ваше высочество, – ответила Руфь Руперт вздохнул, слегка содрогнувшись.

– Так много.. – проговорил он. – Так много друзей.

Руфь видела, что все они едва не валятся с ног.

– Заходите, поешьте и отдохните. Не так уж и много осталось от ночи, – она двинулась впереди, ведя их в дом, и, вспомнив, добавила. – Гамиль Гамильтон, кузен Кита, тоже здесь.

Маленький смуглолицый человек вскрикнул от радости.

Она молча накормила их, и они ели тоже молча, после первого суматошного обмена приветствиями с Гамилем. Изнуренные, они прислонялись друг к другу, впадая в сон, еще даже не кончив трапезу.

– Я покажу вам, где вы могли бы поспать, – сказала Руфь по прошествии некоторого времени.

Принц поднял голову, встретив ее глаза прямым и уверенным внимательным взглядом, как будто они были одной породы, и он знал, что она его поймет.

– Мы должны выехать рано утром, собрать всех, кто еще остался в живых, и поспешить к королю.

– Я приготовлю для вас еду в дорогу, все, чем мы сможем поделиться. А теперь идите спать.

Маленького смуглого воина она положила вместе с Гамилем в комнате для гостей, а принцу выделила собственную комнату. Перри тем временем устроил трех других офицеров. Руперт, словно в оцепенении, обвел взглядом спальню, а когда она уже собиралась уйти, опустился на кровать и отрывисто сказал:

– Это ведь ваша спальня.

– Да.

– Но где же будете спать вы?

– Сегодня я спать не буду. Кит лежит там, в часовне… мертвый.

Руперт посмотрел на нее.

– Вы любили его?

Похоже, не было никакой причины отрицать это, тем более – ему.

– Его и Малахию, моего племянника, это все, кого я любила. А теперь оба они мертвы.

Он медленно кивнул, его огромные темные глаза блуждали по комнате, словно ища чего-то, на чем можно было бы остановиться и отвлечь мысли.

– Мы не должны были сражаться, – произнес он, – но, видит Господь, у меня не было выбора. Так много друзей… меня отрезали от них. Мне пришлось прятаться в лесу, пока опасность миновала. Моего коня застрелили, и я не мог вернуться на поле боя. Когда, наконец, я добрался до Йорка, там осталось так мало, так мало… – он содрогнулся и потер руками лицо. – Ньюкасл потерял весь свой полк. Всех своих «барашков», все они погибли… Он рыдал, как дитя.

А теперь зарыдал и сам принц. Руфь видела, как огромные круглые глаза бегали под его пальцами, когда он снова и снова тер ладонями свое лицо, как бы пытаясь избавиться от страшных видений, проносившихся в его сознании. Он выглядел таким молодым, таким сильным и уязвимым… словно жеребенок. Она подошла к нему поближе, бессознательно, просто чтобы утешить его.

– А потом… – сказал он.

– Да-да?

Теперь Руфь стояла уже близко и могла коснуться его. Руперт поднял на нее взгляд, желая понять, можно ли ей довериться. Она положила руку ему на голову, и ощущение его волос под пальцами было таким, словно она гладила маленького Кита. Руфь содрогнулась и, сев на постель рядом с принцем, погладила его волосы. Слезы продолжали бежать из его глаз, причем настолько легко, словно он не понимал, что плачет.

– Мне рассказали… уже потом… что там видели… моего пуделя. Он выскользнул из ошейника и бросился за мной, когда я поскакал к своему полку. Они убили его… враги его убили. Они говорили, что он – воплощение дьявола. Мой бедный Бой…

Его последние оборонительные укрепления рухнули и, положив голову ей на плечо, принц горько разрыдался. Руфь привлекла Руперта к себе и, обняв его голову, тоже плакала, но только молча. Она гладила его темные шелковистые волосы, целовала его лоб, на который падали ее слезы, а спустя некоторое время она легла на постель и потянула Руперта к себе, вниз, чтобы удобнее было утешать его. Немного погодя ее губы отыскали его рот, который она тоже поцеловала, и тогда руки принца ожили и обняли лицо Руфи. Рот у принца был нежный, с мягким изгибом, словно у ребенка, а вот изгиб шеи был еще мягче, тоже совсем детский, и ресницы веером нежно лежали на щеках. Но тело он имел сильное и крупное, тело настоящего мужчины, с большими плечами и мощными ногами. Этот контраст надрывал ей сердце, тронув ее невыразимо…

Руфь закрыла глаза и держала его, не переставая целовать, она держала и ребенка, и мужчину, она держала Кита, каким он был, когда она влюбилась в него, Кита, на котором еще не легла печать горечи и крушения надежд. Все ее одиночество взывало к нему, вся ее любовь, замкнутая ею под сто замков, изливалась на него, и она лежала с ним в боли и страсти, в странной неземной страсти двух людей, которые всегда были отдалены от всего мира.

А потом он забылся в тяжелом сне, и Руфь с удивлением держала его в своих объятиях, держала сразу и мужчину, и мальчика, своего любовника и свое дитя. Он не шелохнулся, когда она встала и покинула его. На следующий день на рассвете они ускакали, чтобы собрать остатки уцелевшей армии и повести ее на юг, оставив разбитый вдребезги север, заново, из последних сил складывать по крупицам собственную жизнь.

Глава 18

Долгое время Анна скрывалась в лесу, зарывшись поглубже под зарослями падуба, которые царапали ей кожу и рвали одежду, зато, как рассудила она, должны были защитить ее, не позволить отыскать. Она слышала шум, когда люди и лошади с треском ломились сквозь чащу, и прижалась к земле, дожидаясь, пока все стихнет Это могли быть королевские солдаты, которые помогли бы ей, но точно так же они могли оказаться и «круглоголовыми» – отличить их друг от друга не было никакой возможности. Наконец, когда в лесу все успокоилось, Анна осторожно выползла наружу. Какая бы ей опасность ни грозила, она должна была направиться в Йорк, ибо там непременно собралась уцелевшая часть королевской армии, победившей или проигравшей сражение – все равно. Другим местом, куда она могла бы отправиться, был дом, но, пожалуй, даже смерть была бы предпочтительнее тому бесчестию и позору, которые к этому времени определенно ожидали ее там.

При свете луны, струившемся сквозь деревья, Анна определила свое местонахождение и двинулась на восток. Пройдя довольно недалеко, она услышала где-то позади себя звук тяжелого тела, с треском проламывавшегося через подлесок. Анна как раз находилась на открытом месте, и спрятаться ей было некуда. Ей оставалось только плотно прижаться к какому-то дереву и надеяться, что тень листвы, быть может, скроет ее. Шум приблизился, и из кустов появилась лошадь без наездника, ее порванные поводья волочились следом. Издав облегченный возглас, Анна шагнула вперед. Животное приветствовало ее ржанием и остановилось, склонив голову к ее руке. Лошадь была рада вновь обрести какого-нибудь хозяина после ужасов этого вечера. Анна никогда не ездила верхом в мужском седле, да ни разу и в женское-то седло не садилась без помощи слуг и без чурбана-подставки, поэтому у нее ушло некоторое время на то, чтобы найти способ взобраться на лошадь. Впрочем, сама лошадь не доставляла ей никаких хлопот, она терпеливо стояла, пока женщина, вставив ногу в стремя, полувспрыгнула-полувскарабкалась наверх. Связав узлом поводья, Анна ударом ног пустила лошадь шагом, и обе беженки двинулись в сторону Йорка.

Не подозревая этого, Анна и лейтенант Саймондс в течение некоторого времени находились довольно близко друг от друга. Саймондс прискакал в поисках Анны к восточному крылу битвы, наткнулся там прямо на кавалерийскую схватку, когда Кромвель и Лесли атаковали Горинга, и бежал вместе с королевской кавалерией к Уилстропскому лесу, после того, как их разбили. Он прятался в зарослях, прислушиваясь, подобно Анне, к доносившимся до него звукам, и при первой же возможности попытался вернуться на поле боя. Но даже издали Саймондсу открылась ужасная участь, постигшая его полк, так что ему ничего не оставалось делать, как направиться в Йорк и попытаться там отыскать тех, кто уцелел.