Черно-белое кино
Шрифт:
Зато появилось много бомжей — пьяных, но чрезвычайно дружелюбных. Впрочем, благорасположены к русским и трезвые поляки, ибо подлянки от нас больше не ждут. Оно и понятно. Теперь мы всего лишь виноватые за грехи отцов туристы, к тому же — небогатые, богатые плывут в другие края. Более того, нас жалеют: у них к услугам весь Евросоюз, а у нас — кука с макой.
Молодняк Польши повсеместно — в поездах, автобусах, на травке — «тычет в книжку пальчик» — учится: образованных ждет все тот же Евросоюз, впрочем, и в самой Польше работы хватит, несмотря на безработицу.
В Варшаве мы остановились у родни. Мурка — биолог, ей восемьдесят, но, учитывая мой интерес бывшего могильщика, в первый же день повезла нас на три кладбища:
Лежат и совсем крохи по одиннадцать, двенадцать лет — санитарки, связистки: Марыся, Крыська, Утя… Лежат дисциплинированно, по отрядам. У отрядов смешные клички: «Зоська», «Парасолька» (зонтик)… Даже у начальства кликухи несерьезные: Медвежонок (генерал Окулицкий), Лес (генерал Коморовский), Стрела (генерал Ровецкий)…
Очень надеялись дети на помощь взрослых, наблюдавших за ними в августе 44-го с другого берега Вислы — пологого, не забранного камнем, — удобного для переправы. Восемь дней отчаянно воевала детвора под командованием генерала Берлинга. Но помочь им приплыл ночью, нарушая приказ, лишь польский взвод, входящий в армию освободителей. Потом восставших немцы зачистили. Недобитые уходили вонючим «Каналом» Анджея Вайды. Советская «помощь» быльем не поросла, о ней помнят намертво.
На еврейском кладбище у Мурки бабушка, которую внучка привезла в рюкзаке из Москвы. Бабушка до войны подалась из Польши в Россию вслед за зятем, мечтавшим вместе с молодой женой строить социализм. Для начала в Москве построили Мурку. Отца Мурки моя жена отыскала по «Расстрельной книге» на Донском кладбище в небольшой клумбе под вывеской «Захоронение невостребованных прахов». А по соседству в могильнике № 2 — Лаврентий Палыч Берия с дружбанами: Меркуловым, Деканозовым, Гоглидзе, Мешиком, Влодзимирским и Ко-буловым. Когда хоронили этих в декабре 53-го, на ворота вывешивали объявление «Кладбище закрыто на спецобслуживание».
Мать Мурки отсидела положенное и в 45-м с помощью Ванды Василевской чудом вернулась в Польшу. Мурка окончила биофак МГУ, сожгла отболевшую бабушку и в 47-м, забрав урну, сменила родину на Родину. Когда умер Сталин, Мурка тем не менее плакала. Из песни слов не выкинешь.
В Польше я собирал сплетни: как живете, как животик, не болит ли голова? Голова у поляков от нас не болит. Не боятся даже грядущего наказания газом — за сочувствие Украине. И Европе особо не завидуют: ну, даст Россия послушным странам газ по морю, а Европе все равно нужно в десять раз больше. Да и затея начетистая. Вон, в Турцию газ по дну провели — окупается плохо. А богатые страны тем часом вовсю водородный двигатель разрабатывают. Процесс пошел: Норвегия уже городские автобусы на водородной тяге гоняет. То-то смеху будет и у нас, и у арабов, когда мир на водород пересядет.
Главный же мой польский интерес — глубинка: простой народ, сельская жизнь.
В Польше два миллиона фермеров. Небогатых половина. Среди небогатых тридцать процентов бедных — бывших колхозников, обанкротившихся после освобождения. Богатые богаты по общеевропейскому ранжиру — мне они неинтересны, я их видел. До бедных я, к сожалению, не добрался. А вот у польских фермеров-середняков поел-попил. Середняк — это десяток гектаров, скотина, трактор, автомобиль, каменный домик и думка-мечта прикупить на будущий год еще землицы.
Середняка победнее я отыскал в небольшом городке Ловиче в праздник Тела Господня. В этот день Крестный ход идет по всей стране, всюду выставляют алтари, несут хоругви. Лович от мала до велика, празднично одетый, шел поклониться Спасителю. Ничего подобного в своей жизни я не видел. Мы с женой пробирались по улице против шерсти и смотрели в лицо
Праздник мы закончили за столом пана Рышека. Он снял парадный костюм, белую рубашку, переоделся и сразу стал обычным, не шибко грамотным крестьянином с незагорелой лысиной, весьма беззубым. Дед был прост до такой степени, что порой спал в том же сарае, где резал свиней.
На деликатный зачин не было ни сил, ни времени.
— Рышек, ты на черный день бабки копишь?
Дед слушал невнимательно, он сосредоточенно разливал алкоголь собственной выработки, без труда обхватив пузатую бутылку корявой задубелой клешней.
Жена перевела. Дед удивился.
— Для чэго пенензы ховачь?
— Нутам… дом сгорит, неурожай, болезнь?..
Дед засомневался, что я известный писатель: вопрос был явно не по разуму. Но ответил:
— Убеспечене мам.
— А рэкет наедет — чем откупишься?
— Цо то значи? — не понял дед.
— Счастливый ты, Рышек, — завистливо вздохнул я. — Ну, а если мы тебе зимой нефть-газ отключим?
Жена взмолилась: не могу больше переводить, отпусти душу на покаяние.
Рышек повел меня в подвал одного, без толмача, показал отопительный прибор с компьютером, работающий на бензине, солярке, угле, вплоть до опилок и прессованной соломы.
— А машину тоже соломой заправлять будешь?
— По цо мне слома? Спиритус. Спиритус з кукурузы.
— А почему ты крест не носишь?
— Не тшеба. — Он постучал себя по сердцу. — Ту Бога мам.
Но я достал-таки его:
— А за кого ты, дедушка, голосовал, позволь спросить?.. Тут дед смутился, даже покраснел сквозь загар.
— За… Качиньского.
Польский актер Збигнев Цибульский — мой любимец, на которого я всегда хотел быть похожим.
Польские близнецы Качиньские: один — президент, второй — премьер-министр. Братья клеймят либералов, не любят богатых, тоскуют по цензуре. Душат «Газету Выборчу», главный орган польской перестройки, вместе с ее редактором Адамом Михником. Обещают повысить национальное, увеличить экономическое. Все неопределенно. Все знакомо. И что интересно: народ, постарше и поплоше, на посулы покупается. И это знакомо. Жизнь в Польше выруливает, но медленно. Ждать надо. Ждать народ не хочет. И вот тут-то… Неподалеку от Варшавы есть очаровательный старинный городок Торунь. Там радиостанция «Мария», где ведет передачи отец Тадеуш Рыдзык. Слушателей у него миллион, из них один процент — молодых, остальные — старше шестидесяти лет. До поры до времени «Радио Мария» пело в унисон Ватикану: свобода, братство, демократия. Но Папа слабел, и со временем «Мария» сменила тон: антисемитизм, ксенофобия, нетерпимость… Папа «Марию» не жаловал. А вот деда Рышека радиоксендзы охмурили. В итоге осенью 2005-ш Рышек выбрал себе президента.
Я завел было культпросвет: ведь тебе, Рышек, свободу, землю, свиней дала «Солидарность», а не братья Качинь-ские. Дед от такой неправды замотал башкой: свиньи были до «Солидарности». Пускай, согласился я и продолжил политграмоту.
Папа приехал в Польшу в 79-м. Валенса пожаловался Папе, что коммуняки вконец оборзели, и докеры намерены прекратить беспредел. Папа забеспокоился: как бы не получился 70-й год, когда на Гданьском мосту расстреляли бастующих. Но Валенса с ребятами были непреклонны — Папа согласился похлопотать и пригрозил Брежневу поставить под ружье весь христианский мир, если генсек сунется оказать очередную братскую помощь (в Гродно уже начали стягиваться войска). И Брежнев струхнул. Папа, правда, потом получил за это пулю.