Чернобыль
Шрифт:
Но вернемся к Зоне, к ее будущему.
Ю. Андреев:
"Рыжий лес" примыкал к открытым распределительным устройствам ЧАЭС и представлял очень серьезную опасность для этих устройств. Вы же видели, сколько там проводов, мачт, трансформаторов. Если бы лес высох и загорелся - а вероятность этого была достаточно высока, - то сажа, попадая на контакты распределительных устройств, вызвала бы ряд тяжелых аварий. Полностью была бы выведена из строя вся Чернобыльская АЭС. Небольшой участок "Рыжего леса", примыкавший к распределительным устройствам, был бы сам по себе очень опасен. Туда попала значительная часть выброса, и активность там была очень высокая. И неопытный человек, если бы зашел туда, мог подвергнуться достаточно серьезной опасности.
Вот эти соображения и заставили нас уничтожить "Рыжий лес". Площадь его - до ста гектаров. Этот лес был полностью обречен. Те, кто возражал против его уничтожения, неправы. Нельзя было ожидать, что там вырастут молодые сосны. Они очень чувствительны к радиации - более чувствительны, чем человек. Они бы там не выросли. И лес бы стоял как накопитель и хранитель радиации. Конечно, принимать решение о сносе леса было очень тяжело. Ведь лес - это символ природы. Но его надо было убрать.
Лес захоронили прямо на месте. Мы подсчитали, что, двигаясь с грунтовыми водами (а это очень медленный процесс), активность распадется гораздо быстрее, чем достигнет водоисточников. Были проведены гидрологические и геологические исследования.
– И теперь не понадобится перезахоранивать "Рыжий лес"?
– Вы знаете, мы должны были решить эту задачу очень быстро. И решили так: лес захоронить, все места обозначить и наблюдать. Если окажется, что наши предварительные расчеты ошибочны, есть возможность его перезахоронить. Нужно было выбирать из двух зол меньшее - максимально уменьшить воздействие "Рыжего леса" на людей. И сразу же получили реальные результаты. Зона вокруг станции стала безопасна.
С горечью осознаю такой факт: я в течение двух лет руководил этими работами, но практической помощи от так называемой "большой науки" почти не имел. От ведомственной тоже. У нас сложилось ложное положение в науке. Основная наука по численности - это ведомственная, которую и наукой называть не совсем корректно. Это не наука, а обслуживание чьих-то интересов на некоем уровне. Этих людей и учеными нельзя назвать: они полуинженеры, полупрактики, полуученые. Одной из причин этого явилось то, что в 30-е годы у нас в стране был выбит целый слой интеллигенции - высококвалифицированных ученых, инженеров. А наплодили вот эту ведомственную армию псевдоученых. Этот промежуточный слой - очень своеобразное явление. Наверно, ни в одной стране нет такого, когда это вроде бы и наука, и не наука.
Ведь что такое наука? Это прежде всего торжествующая объективность. Без объективности ни о какой науке и речи не может быть.
Не может быть, скажем, ведомственной арифметики. А у нас, оказалось, может быть ведомственная экология. Гидрология. Могут быть ведомственные подходы к техническим дисциплинам. К медицине. Это чудовищные вещи. Это уход от объективной истины. Это тоже следствие крайне низкой духовной культуры общества. Склонность ко лжи ради собственной сиюминутной выгоды - вот как это называется.
Я уверен, что сегодня называться экологом может только тот, кто понимает и закономерности природы, и имеет глубокое знание закономерностей технических, научных. Экология - "домоведение", что ли, - обязывает знать все Только комплексно человек может сделать что-то стоящее. Если ученый признает только биологическое - это не эколог. Это лишь первое к экологу приближение. Кроме того, большинство сложившихся экологов сформировалось в годы жуткого разгула лысенковщины, которая с наукой ничего общего не имела.
Экологической программы по Зоне нет. Чтобы она была, нужно, чтобы кто-то отвечал за данную проблему. А мы сейчас не имеем человека, официально ответственного за такую программу.
Чернобыльская авария родила множество утопических проектов. В области экологии - это идея посадить бобовые растения, которые, дескать, вытянут все радионуклиды на себя, а мы их потом срежем и уберем - и наступит светлое будущее. Абсурд. Но людям свойственно верить в чудеса. В одно какое-то решение, после которого будет все хорошо.
Но серьезных экологических решений по Зоне не выдвинуто до сих пор. Я не видел ни одной стройной, законченной программы.
Пришлось нам - техникам, инженерам, а не экологам - создавать такую программу. Мы разбили всю Зону на квадраты, изучили каждый квадрат и предложили способы, которые помогут на конкретном квадрате ликвидировать радиоактивное загрязнение. Способы эти разные, зависят от ландшафта, от особенностей самих загрязнений. Мы получали в этом деле помощь от украинской Академии наук, от ее вице-президента Виктора Ивановича Трефилова.
Им было нелегко вжиться в наши проблемы, но очень много значила моральная поддержка, объективная научная оценка наших проектов.
Я сторонник активных действий в Зоне. Благодаря технике, мы многое теряем, в частности - землю. Но и восстановить эту землю сегодня, на нынешнем этапе развития человечества, мы можем только благодаря технике. В этом диалектика. Мы, люди, без техники уже не просуществуем. Мы вымрем. Поэтому спасти будущее, спасти землю, спасти зеленую траву может только техника. Этого не понимают люди с робким мышлением. Есть и такие, кто думает так: "Вот сейчас плохо. А стоит отойти назад - и станет хорошо".
Они не понимают, что отходить некуда. Что тот лес, из которого мы вышли, он уже сгорел за нашей спиной. Его нет. Назад пути нет. Есть только вперед, и только с техникой.
Но когда мы говорим, что нужно восстановить землю, давайте задумаемся: в каком виде мы должны ее восстановить? Ведь мы, люди, за тысячу лет натворили много разных ошибок, мы виноваты перед землей. И если здесь в Зоне было тощее крестьянское поле - мы что, снова должны его восстанавливать? Наверно, это неправильно. Наверно, восстанавливать нужно первозданную природу.
– Но ведь никто не знает - какая она, первозданная ..
– Здесь, наверно, человеку должен помочь инстинкт. Наверно, у вас бывали такие мгновения, когда вы попадали в какое-то место и вас охватывало чувство - чувство, я подчеркиваю, - что вот это - первозданная природа. В человеке это глубоко сидит. Надо сначала эту первозданность почувствовать, а потом уже вычислить. Понимаю, что это непросто. Нужны усилия. Умственные.
Как это проецируется на нашу программу? Вот в Зоне есть бедное поле полесского крестьянина. Зачем же мне вкладывать большие деньги, чтобы восстановить это тощее поле? Может, немного увеличить затраты, но восстановить его в лучшем виде? Восстанавливать нужно не лес, не поле, а ландшафт во всем его многообразии.