Чернобыль
Шрифт:
Есть еще одно обстоятельство, над которым надо задуматься. Химик по специальности, Легасов никогда вплотную не занимался ядерными реакторами, достоинствами или недостатками их конструкций. И вдруг жизнь заставила его в Чернобыле заняться этим. Уже 27 апреля 1986 года он на "бэтээре" одним из первых подъезжал близко к 4-му блоку, чтобы понять, что произошло.
Он стал скрупулезно - характер у него такой - разбираться в причинах аварии, во всем комплексе этих причин. Многое ему открылось тогда, на многое он посмотрел иными глазами, потому что Чернобыль обнажил глубинные корни наших застарелых недугов. Вот как он писал об этом в своих воспоминаниях, а фактически - в своем
– это апофеоз, вершина всего того неправильного ведения хозяйства, которое осуществлялось в пашей стране в течение многих десятков лет".
Я убежден, что после Чернобыля он стал другим человеком, как стали другими мы с вами. Он уже на все окружающее смотрел сквозь призму Чернобыля.
А это далеко не всем нравилось.
И вот нашлись люди, которые начали изо всех сил преуменьшать роль академика Легасова в ликвидации последствии аварии. Хотя, повторяю, он играл в Чернобыле основную, самую ответственную роль. В самые горячие дни эти люди помалкивали, во всем соглашались с Валерием Алексеевичем. Но уже после того, как было сооружено Укрытие, они начали впрямую критиковать Легасова за некоторые решения, принятые в первые дни аварии, приписывать ему то, к чему он вовсе не имел касательства.
Снова, в который уже раз, сработала наша старая болезнь: мы умеем ругать человека, умеем унижать его достоинство. В этом мы преуспеваем. Наука ненависти, обскурантизма, нетерпимости сидит в нас со сталинских времен. Но мы не умеем вовремя похвалить, сказать доброе слово, поддержать в трудную минуту того, кто стоит рядом. А потом бывает поздно…
С моей точки зрения, В. А. Легасов заслуживал присвоения ему звания Героя Социалистического Труда за подвиг в Чернобыле. Если не он, то кто же тогда? Почему же не дали ему эту звезду? Может быть, теперь, когда мы наконец-то поняли, какого ученого, какого патриота мы потеряли, может быть, стоит вернуться к этой идее и хотя бы посмертно присвоить звание Героя академику Легасову? Думаю, что это было бы в высшей степени справедливо.
Вакуум образовался не только в вопросах, связанных с Чернобылем. Делом жизни Легасова было развитие химии. Одна из характернейших его особенностей: он жил не сегодняшним и даже не завтрашним днем, а заглядывал дальше. Что будет послезавтра, уже в XXI веке?
А ведь серость, которая - увы - глубоко проникла в нашу науку, живет только сегодняшним днем. И потому эта серая плесень отвергла смелые идеи Валерия Алексеевича по созданию неформальных временных молодежных научных коллективов, устремленных в будущее.
Конечно, ни одна из этих причин сама по себе не может быть, очевидно, решающей. Но все вместе они создавали мрачный психологический фон. Поймите, ведь он жил только наукой, - был одержим наукой. И когда он увидел, что даже после Чернобыля многие его предложения и предупреждения вязнут в трясине равнодушия, он совершил то, чего мы не можем оправдать, с чем не можем смириться. Это был крик отчаяния…
Не исключено, что определенную роль сыграло и состояние его здоровья, ухудшившееся после Чернобыля. Ведь от радиации страдают иммунные системы. Поэтому Легасов в последнее время подолгу лежал в больницу. Ко второй годовщине аварии я хотел сделать с ним большой - на всю полосу "Правды" - материал: "Чернобыль, два года спустя". Но он пролежал до конца марта в больнице.
А 27 апреля 1988 года, во вторую годовщину Чернобыля, Валерий Алексеевич на 12 часов дня вызвал машину. Шофер приехал точно вовремя. Вошел в квартиру… Легасов был уже мертв…
Еще одна трагедия Чернобыля, еще один удар колокола, еще одно напоминание всем нам. Ведь Чернобыль обозначил пропасть между знанием и невежеством, между правдой и ложью, между совестью и бесчестьем.
Валерий Алексеевич Легасов стоял на той стороне, где знание, правда, совесть. К сожалению, по другую сторону пропасти стояли и стоят его оппоненты. Они ведут борьбу тихо, почти незаметно, создавая вокруг таланта вакуум. Сейчас, в наши дни, они пользуются и "испытанным" оружием - клеветой, доносами, очернением. И не только при жизни, но даже и после смерти… Этому натиску "инквизиции XX века" надо дать беспощадный бой, иначе она может задушить… Гибель академика Легасова призывает нас к такой борьбе".
Я снова и снова вчитываюсь в монолог Валерия Алексеевича. Многое теперь переосмысливается по-иному, и слова, сказанные Легасовым о поколении великих ученых и техников нашей страны, стоявших на плечах Толстого и Достоевского, можно сегодня отнести к самому Валерию Алексеевичу: это он в своих мучительных поисках истины старался поставить науку на прочный фундамент морали, без которой человеческое знание может превратиться в бездушное орудие смерти и уничтожения. Опираясь на плечи гигантов литературы, он, химик, видел немного дальше, чем многие его коллеги, угадывая контуры будущих трагедий в неясной дымке будущего, предупреждая человечество об опасности бездумного тиражирования техники, беспредельного умножения ее мощностей.
В. Губарев:
"Все, что происходило в Чернобыле и вокруг него, для меня очень горько. Я считаю, что в истории нашей страны это третье событие по своему значению.
Первое - татаро-монгольское иго. Мы прикрыли собою Европу от орд и варварства. Второе - фашизм. Мы спасли Европу от фашизма. И сейчас мы обеспечиваем будущее человечества очень дорогой ценой.
Трагедия Чернобыля - в этом ее особенность - заключается в том, что мы столкнулись с проявлением атомной энергии именно в форме так называемого "мирного атома". Таких катастроф больше не будет. Это я могу сказать совершенно определенно. И будущее цивилизации невозможно без атомной энергии. Но есть Чернобыль. Поэтому, когда мы будем строить это будущее, мы должны учитывать уроки Чернобыля. До Чернобыля мы подходили к этому очень легко. Поэтому действительно мы очень дорогой ценой прокладываем путь к цивилизации будущего.
Я был бы очень примитивным человеком, если бы описывал в художественной форме документальные события. Естественно, очень многое из того, что легло в основу пьесы, родилось в Чернобыле, где я работал в качестве корреспондента газеты "Правда". Но я могу совершенно четко сказать, что я не имел конкретно ни одного человека в виду. Я пытался создать типичные образы".
Из пьесы "Саркофаг" (журнал "Знамя", N9, 1986 г):
"Сергеев. Там долго не могли сообразить, что произошло, потому на всякий случай в Москву не сообщали. Ждали чего-то.
Бессмертный. Мне кажется, очень серьезная авария. По радио почему-то ничего не говорят.
Сергеев. Все-таки взрыв?
Птицына. Конечно. Просто некоторым ох как не нужно, чтобы он был, и они доказывают, что реактор развалился без взрыва. Пожар. Просто пожар".
В. Губарев:
"Когда я взялся писать "Саркофаг", было естественное желание осмыслить это событие философски. Я хотел показать, что мы живем в совершенно другое время, чем себе представляем. Что мы живем в атомно-космический век, что у него есть свои законы, своя философия, своя ответственность людей за поступки и их последствия" .