Чернобыль
Шрифт:
В напряжении аварийной обстановки люди забыли, что мы, в сущности, уже пережили одно наводнение - двадцать шестого апреля 1986 года, когда как раз был большой разлив рек и когда выбросы из Чернобыльской АЭС легли непосредственно на воду. Я не ожидаю серьезных последствий от паводка 1987 года.
Каковы уроки Чернобыля?
Недавно у нас состоялась типичная научная конференция по проблемам Чернобыля и его последствий. Собралось не менее ста человек, с цифрами, графиками, выкладками.
Физики, биологи, генетики. Были там интересные доклады, и среди них были очень оптимистические. И это не был тот наигранный оптимизм, о котором писал Чингиз Айтматов. Помните, в "Плахе": "До каких пор мы будем уверять, что даже катастрофы у нас самые лучшие?" Нет, в своей среде мы были очень откровенны.
Ряд объективных данных настраивает нас все-таки оптимистически. Но об этом нужно уметь рассказать так, чтобы люди поверили. Надо найти таких ученых, чтобы говорили убедительно, с фактами и цифрами, чтобы вызывали доверие слушателей или телезрителей.
И, конечно, один из основных уроков - урок нравственный. В связи с аварией в Чернобыле резко усилилась горечь, разочарование наукой. Ведь вы тоже об этом говорили на съезде писателей Украины?
– Говорил.
– Но дело не столько в самой науке, сколько в моральных качествах отдельных ученых. Очень часто бывает такая ситуация: есть два-три ученых, примерно в равных чинах и званиях. Один из них говорит категорически "нет", а двое других - "да!". Что делать тем, кто принимает решения? Они, естественно, выбирают тот ответ, который им больше по душе. К сожалению, не всегда даже тот ученый, который говорит "нет", пытается затем отстаивать свою точку зрения, драться за истину, выступать на высоких форумах, и т. д. Даже он не хочет иметь дискомфорт душевный, входить в конфликт с могущественными людьми и ведомствами.
Вот вам, как писателю и ученому, тема: поисследуйте корни такого неодинакового поведения крупных специалистов. В чем причины?
А в итоге вся чернобыльская история бросила тень на науку. Особенно на ее моральное лицо.
Пожалуй, главный урок Чернобыля состоит в том, что любой даже самый малый моральный изъян ученого, любые уступы совести должны жестоко наказываться. А мы ведь забыли о том, что когда-то непорядочному человеку руки не подавали. Когда-то. Но ведь сейчас в тысячи раз возросла ответственность ученых за их собственные открытия и за экспертизу огромных строек. Ученый должен в огонь идти за свои идеи, свои убеждения. Но часто ли такое увидишь?"
Вот какие разговоры велись в здании, освященном именем В. И. Вернадского, сказавшего в 1922 году:
"Ученый не машина и не солдат армии, исполняющий приказания не рассуждая и не понимая, к чему приводят и для чего эти приказания делаются… Для работы над атомной энергией необходимо сознание ответственности за найденное. Я хотел бы, чтобы в научной работе, такой, казалось, далекой от духовных элементов человеческой личности, как вопрос об атомах, этот моральный элемент был осознан".
Чернобыльские маршруты привели меня осенью 1986 года и в Москву, туда, где 40 лет тому назад, 25 декабря 1946 года начал работать первый в Европе уран-графитовый атомный реактор Ф-1-"физический первый". Тогда это была окраина Москвы - Покровско-Стрешнево, и стоял здесь густой сосновый бор. Впрочем, сосны и сейчас есть. Теперь здесь раскинулась территория Института атомной энергии им. И. В. Курчатова.
Я пришел к Валерию Алексеевичу Легасову, академику, члену Президиума АН СССР, первому заместителю директора и директору отделения института, лауреату Ленинской и Государственной премий СССР. Основные научные интересы Валерия Алексеевича связаны с ядерной технологией и водородной энергетикой, химией плазмы и синтезом соединений благородных газов. Но в 1986 году имя академика Легасова звучало на весь мир в связи с ликвидацией аварии в Чернобыле. Валерий Алексеевич приехал в Припять в первый же день аварии, был назначен членом Правительственной комиссии.
Я познакомился с академиком Легасовым задолго до того, как встретился с ним. Работая над научно-публицистическим кинофильмом "Внедрение" (киностудия Киевнаучфильм), я, сидя в монтажной, десятки раз прогонял пленку с интервью Валерия Алексеевича, данным съемочной группе. Особенно запали в душу такие слова:
"Я бы хотел обратить внимание на то, что за многие годы эта болезнь - недостаточное внимание к новому, неумение новое осветить - стала застарелой болезнью и вылечить ее не так просто. Стала она застарелой потому, что с детских лет не очень-то учат ценить новое, отличать новое от старого. Если прийти в любой класс, послушать, как идет урок, то независимо от того - гуманитарный это предмет или естественный, - как правило, вы столкнетесь с тем, что детям объясняют, какая это хорошая книжка, какое это точное уравнение, какой это хороший эксперимент. Но ни разу вы не услышите вопроса: "А как бы ты сделал лучше, а чем плох этот эксперимент, или чем неудачна эта книжка?"
Но ведь с отрицания того, что кажется хорошим и идеальным, начинается творчество, стремление сделать все как-то лучше. Наша школа учит скорее пользоваться тем, что есть, а не отрицать достигнутое и не создавать новое".
Мне показалась очень важной эта мысль, вскрывающая одну из причин многих наших бед, в том числе и чернобыльской. Потому что наша школа все свои силы бросает лишь на воспитание послушных, благонравных, исполнительных мальчиков и девочек, маленьких соглашателей, не воспитывая в них духа критицизма и объективного, с учетом всех "за" и "против" подхода к явлениям природы и социальной действительности. Прививает нормативное мышление, а критицизму (а чаще неверию и цинизму) учит молодого человека улица, иногда родные, книги, знакомые. Но ко всему этому школьник зачастую пробивается сам".
Очень интересно было поговорить с Валерием Алексеевичем Легасовым об уроках аварии на Чернобыльской АЭС: "Так получилось, что еще до чернобыльской аварии мне пришлось заниматься вопросами промышленной безопасности - и в частности, безопасности атомных электростанций. В связи с бомбардировкой Израилем центра ядерных исследований в Ираке не только в научных, но и в более широких кругах обсуждались последствия возможного нападения на АЭС. Этому была посвящена наша статья в журнале "Природа" (Легасов В. А., Феоктистов Л. П., Кузьмин И. И. Ядерная энергетика и международная безопасность.
– "Природа", 1985, N6). Уже тогда, рассматривая этот вопрос, мы пришли к выводу, что воевать при достаточно высокой плотности атомных электростанций безумие. Слишком большие регионы надолго оказались бы радиационно пораженными.
Но для любого здравомыслящего человека возникал другой вопрос: а если атомную энергетику исключить? И вместо нее поставить какие-то энергетические эквиваленты в виде газовых, угольных или мазутных электростанций? И вот мы стали рассуждать - я повторяю, еще до чернобыльских событий: допустим, бомба попадет в ядерную электростанцию. Это плохо. А если она попадет не в атомную станцию, а в сооруженную вместо нее тепловую? И мы увидели, что будет тоже плохо. Взрывы, пожары, образование ядовитых соединений погубят большее количество людей и выведут из пользования заметные регионы, хотя на меньший срок.