Чернобыль
Шрифт:
Как только я узнал, что за пределами промплощадки тоже повышенный уровень радиации, я также доложил в Штаб гражданской обороны области. Мне положено доложить. Еще положено доложить в Управление гражданской обороны Киевского военного округа и в Штаб ГО Гомельской области. Я попытался набрать по междугородному, как положено. Смотрю - не набирается. Я звоню телефонистке, а она мне говорит: "Вам запрещено выходить на междугородную связь".
– "Кто запретил?" А в штаб ГО области я доложил только потому, что имел прямую связь между кабинетом и штабом, и они (директор и его подручные)
В штаб я доложил "общую радиационную аварию"… но на суде начальник штаба ГО области Корнюшин сказал: "Я думал, что Воробьев шутит, думал, что учения…"
Когда утром приехали офицеры из штаба ГО области (их все-таки подняли по тревоге), я им всю обстановку доложил. Они приехали вместе с секретарем Киевского обкома Маломужем. Они говорят: "Мы сейчас доложим все это Маломужу". Потом они ставят мне задачу: "Маломуж приказал, чтобы никакой паники. Он приказал вести радиационную разведку скрытым образом. Это Маломужа распоряжение. Скрытым образом. Чтобы никто не видел, что тут ходят с приборами". Я не представляю, как это можно сделать. Я сразу сказал офицерам: "Это же невозможно, все равно люди видят, это же не спрячешь".
С прибытием Маломужа - я подчеркиваю: с прибытием Маломужа - директор приказал мне: "Никому никаких сведений не давать. Ни вверх, ни вниз". Я ему не ответил. Куда я мог вверх? Только в область. Все было перекрыто. А вниз я уже сказал перед этим.
Директор проводил одно из совещаний у себя в кабинете. Когда прибыли офицеры, меня вызвали срочно в кабинет директора.
Пришел я к директору наверх, на третий этаж. Там такая обстановка: Брюханов на своем рабочем месте, а Маломуж стоит посреди кабинета. Покуда меня искали, совещание уже подошло к концу. Когда я зашел, докладывал главный врач санэпидстанции Коротков. Были начальник лаборатории внешней дозиметрии Коробейников, начальник первого отдела Ракитин, полковник Зинкин, других не помню. Это было утром после моего второго приезда - от шести до семи.
Директор принимал доклады. Не Маломуж. И директору докладывалась реальная обстановка, никто не врал. Коротков докладывал, что есть больные люди, один при смерти. Ясно, что огромный уровень радиации - там явные признаки лучевой болезни. Так что Маломуж уже ранним утром знал обстановку. Мне слова не дали, и при Маломуже я не докладывал. Маломуж проводил линию: нужна или не нужна эвакуация населения Припяти?
Коробейников сказал, что не нужна. Я тут встрял. Сказал, что директор не может принять решение об эвакуации, но нужно оповестить население…
Маломуж мне сказал: "Садись. Оповещение - это не твое дело".
Об эвакуации: в документах четко расписано, когда директор имеет право принимать решение об эвакуации, а когда - председатель облисполкома. Имелся документ, дающий право принимать решение директору. По этому документу мы бы еще до сих пор жили в Припяти - там огромные дозы облучения названы. Теоретически директор имел право принять решение, но…
На том совещании было четко сказано, что надо бояться паники. Коробейников сказал, что эвакуация не нужна, и Маломуж гнул линию, чтобы не было паники.
Решение об эвакуации было принято 27 апреля, но никто не сказал, что надо принять меры по оповещению населения.
– Этим Брюханов совершил огромное преступление перед населением своего родного города, перед страной: вы согласны с этим, Серафим Степанович?
– Выходит, да. У меня создалось такое впечатление, что на директора кто-то давил.
Мне также известно (рассказал знакомый офицер ГО), что офицеры штаба гражданской обороны в 12 часов утра пришли к Маломужу и сказали, что надо оповещать население, ведь дети в городе. Маломуж аж почернел. Он сказал им, чтобы они не сеяли панику".
Таковы факты, и общественным активистам в защиту чести В. Маломужа стоило бы над ними задуматься.
Не все в порядке, на мой взгляд, и с наградами.
Ничем не награждены такие подлинные герои Чернобыля, как замечательный летчик Николай Андреевич Волкозуб и Анатолий Андреевич Ситников, отдавший свою жизнь во имя того, чтобы предотвратить катастрофу еще больших размеров… Без награды остался и безотказный трудяга, "чернорабочий аварии" Александр Эсаулов - заместитель председателя Припятского горисполкома.
Недопустимо медленно, на мой взгляд, решался бесспорный вопрос о награждении мужественных пожарных: разве нельзя было присвоить им высокие звания Героев Советского Союза, наградить их орденами еще при жизни - в начале мая 1986 года? Ведь не было же сомнений в том, что они совершили подвиг.
Просто медленно, по старым канонам работала машина награждений. А порою - даже сама процедура "выдвижения". Впрочем, бывали и любопытные исключения. Передо мною лежит "наградной лист" на бывшего первого секретаря Припятского горкома партии А. С. Гаманюка - человека, несущего личную ответственность за происшедшее на АЭС и получившего за это партийное взыскание.
В этом "листе" говорится: "С 4 мая после выхода из больницы принимает участие в ликвидации последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Аппарат городского комитета партии, руководимый А. С. Гаманюком, основной задачей считал и считает партийное влияние при ликвидации последствии аварии на население". Предлагается наградить т. Гаманюка Почетной грамотой Президиума Верховного Совета Украинской ССР. А под "наградным листом" стоит… подпись самого А. С. Гаманюка и печать Припятского горкома партии!
По-разному решался вопрос о наградах тем, кто трудился на ликвидации последствий аварии. Кто был удостоен орденов, кому были вручены грамоты или денежные премии. В одной из воинских частей - в "хозяйстве" полковника Степанова - мне показали самодельные значки, которые выдавались всем участникам ЛПА. Уникальные, надо сказать, значки. И все же, мне кажется, вопрос о награждении всех тех, кто принял участие в событиях всемирно-исторического значения, до конца так и не решен.
Поэтому я обращаюсь к Президиуму Верховного Совета СССР с предложением учредить памятную медаль "Участнику ликвидации последствий аварии в Чернобыле". Самое трагическое событие после Великой Отечественной войны должно быть достойно увековечено, а его участники пусть получат то, что по праву заслужили.