Чернобыль
Шрифт:
А наши корреспонденты посидели на первом и последнем заседании и прочитали сообщение ТАСС о суде. Единственная газета в стране, сообщившая что-то о процессе, - "Московские новости"
…В Чернобыле стояли жаркие дни. Центральная улица, ведущая к отремонтированному зданию Дома культуры, в котором состоялся суд, была перегорожена несколькими барьерами. Увеличено число патрулей в городе. Мои друзья физики, с которыми я пребывал в полукилометре от места проведения процесса, предупредили меня, чтобы не шлялся без дела по улицам. Говорили, что кто-то бдительный меня разыскивал по общежитиям с целью "отловить", не дать попасть на суд, выдворить из Чернобыля…
Комедия, да и только! Прискорбная комедия. Открытый суд в тщательно закрытой Зоне. Только те, кто пытался заглушить информацию о суде, - об открытых (!) его заседаниях - просчитались. Потому что все равно мне - и не только мне - в подробностях стало известно все, что там происходило. Нет, я не проникал в секретные помещения, не вскрывал сейфов с протоколами, не вмонтировал в стены Дома культуры магнитофонов. Просто я поговорил с несколькими участниками суда, которые и рассказали мне самые важные его события, не забыв осветить ряд подробностей. Это к сведению тех, кто пытался скрыть от писателей, журналистов, от общественности картину происходящего.
Пусть знают, что времена полного и эффективного глушения информации канули в Лету.
…Ушли в прошлое те жаркие дни, когда мы с физиками и с сотрудником "Литературки" Сашей Егоровым ездили на четвертый блок, бродили по Припяти, а рядом шли ежедневные заседания судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР. Итог их известен: бывший директор станции Брюханов приговорен к десяти годам лишения свободы. К десяти годам - бывший главный инженер АЭС Фомин и заместитель главного инженера Дятлов. В зале суда взяты под стражу бывшие начальник смены Рогожкин, приговоренный к пяти годам лишения свободы, начальник второго реакторного цеха Коваленко - к трем годам, старший государственный инспектор Атомэнергонадзора Лаушкин - к двум годам. Приговор обжалованию и опротестованию в кассационном порядке не подлежит.
Из приговора: "Согласно выводам судебно-технической экспертизы уровень технологической дисциплины на Чернобыльской АЭС не соответствовал предъявляемым требованиям. На станции имели место систематические нарушения технологического регламента, значительное количество остановок блока по вине персонала. Не во всех случаях выявлялись причины нарушений, в отдельных случаях истинные причины нарушений скрывались… За период 1980-1986 годов в 27 случаях из 71 расследования вообще не производилось, а многие факты отказа в работе оборудования даже не регистрировались в журнале учетов" ("Московские новости", 9 августа 1987 г.)
Это - приговор юридический, вытекающий из процесса, проведенного в строгом соответствии с существующими законами, с учетом обвинения, защиты и экспертов. Правосудие свершилось, виновные наказаны.
Но все это время, что минуло после аварии, вершился один суд, суд негласный, моральный, на котором тоже сталкивались разные мнения, а защита пыталась парировать выпады обвинения.
Давайте же побываем на заседании этого суда, послушаем голоса его участников.
Вначале приведу письма, полученные мною как раз в то время, когда я пытался реконструировать подлинную картину аварии.
Письмо первое:
"В 6 и 7 номерах журнала "Юность" напечатана Ваша документальная повесть "Чернобыль". Мы очень внимательно прочли ее, пытаясь найти ответ на вопрос: за что погиб наш единственный сын, работавший на ЧАЭС старшим инженером управления реактором - Топтунов Леонид Федорович.
Во время аварии в ту трагическую ночь 26 апреля он находился на смене в пультовом управлении реактором 4-го энергоблока.
Мы увидели его 30 апреля в 6-й клинической больнице Москвы, когда он был еще не в таком тяжелом состоянии. Мать была донором костного мозга для сына, но и это не помогло.
Мы были рядом с ним последние 14 дней его жизни. Матери он сказал, что ни в чем не виноват, что строго вы полнял должностные инструкции.
После смерти сына из слов его товарищей по работе, которых нам довелось встретить, мы кое-что узнали о его работе в ту трагическую ночь. Нам рассказали, что наш сын был не согласен с решением технического руководителя о поднятии мощности. Однако дали команду на поднятие мощности вторично. А повторные команды выполняются беспрекословно. Нам кое-что известно и о том, что он принимал самое активное участие в локализации аварии и в проведении спасательных работ.
Ребята в первоначальный момент не знали о разгерметизации блока и об уровнях радиации. Если бы они были информированы о радиационной обстановке, наверно, было бы намного меньше жертв. Мы задали вопрос парткому ЧАЭС о действиях нашего сына и о возможной его вине, однако партком отделался отпиской, да и то после напоминания.
Приводим дословный ответ:
"Уважаемые Вера Сергеевна и Федор Данилович! Прежде всего разрешите выразить вам свое глубокое соболезнование в связи с постигшим вас горем. Трагические события на Чернобыльской АЭС оборвали жизнь вашего сына и нашего товарища…"
(Это через год и два месяца после того, как сына не стало).
"…Ваш сын достойно вел себя в сложнейшей радиационной обстановке после аварии на станции, проявил твердость духа и мужество, выполняя свой долг по локализации аварии на Чернобыльской АЭС.
Что касается поставленного вами вопроса, довожу до сведения, что в предаварийный период Леонидом Федоровичем Топтуновым был допущен ряд нарушений инструкций при управлении реактором блока N4, что не позволило представить его к правительственной награде.
С уважением - секретарь парткома Е. Бородавко (осенью 1988 г. на партсобрании коллектива ЧАЭС Е. Бородавко был исключен из партии как двурушник).
23.07.87 г.".
Вот такие противоречия между тем, что говорили нам товарищи по работе, оставшиеся в живых, и что ответил нам тов. Бородавко.
Мы почему-то уверены, что тов. Бородавко кривит душой, зная, что покойники защищаться не могут… Наш сын рос и воспитывался в семье военнослужащего. Детство его прошло в местах, связанных с развитием ракетно-космической техники. Мы долгое время работали на космодроме Байконур. Он был честным и добросовестным сыном. Не мог пойти на какие-либо нарушения. А если и было что - значит, обстоятельства заставили. Нам кажется, что товарищи из парткома ЧАЭС не хотели сказать правды, а отделались отпиской.