Чернобыльская молитва. Хроника будущего

Алексиевич Светлана Александровна

Заходим с солдатами в хату. Живёт одна бабка.

– Ну, бабка, поедем.

– Поедем, детки.

– Тогда собирайся, бабка.

Ждём на улице. Курим. И вот эта бабка выходит: у неё на руках – икона, котик и узелок. Это все, что она берет с собой.

– Бабка, кота нельзя. Не положено. У него шёрстка радиоактивная.

– Нет, детки, без котика не поеду. Как я его оставлю? Одного оставлю. Это – моя семья.

Вот с этой бабки… И с той цветущей яблони… С них все началось… Я снимаю теперь только зверей… Я вам говорил: смысл моей жизни открыт…

Однажды показал свои чернобыльские сюжеты детям. Меня упрекали: зачем? Нельзя. Не надо. И так они живут в этом страхе, среди этих разговоров, у них

изменения в крови, нарушена иммунная система. Надеялся, что придёт пять-десять человек. Набился полный зал. Вопросы задавали самые разные, но один прямо врезался мне в память. Мальчик, запинаясь и краснея, видно, из тихих, неразговорчивых, спросил: «А почему было нельзя помочь животным, которые там остались?» Ну, почему? У меня у самого такой вопрос не появлялся. И я не смог ему ответить… Искусство наше только о страдании и любви человека, а не всего живого. Только человека! Мы не спускаемся к ним: животным, растениям… В другой мир… А ведь человек может все уничтожить. Всех убить. Теперь это уже не фантазия… Мне рассказали, что в первые месяцы после аварии, когда обсуждалась идея переселения людей, появился проект вместе с людьми переселить и животных. Но как? Как переселить всех? Может быть, как-то ещё можно перегнать тех, кто на земле, а тех, кто в земле – жучков, червячков? А тех, кто наверху? В небе? Как эвакуировать воробья или голубя? Как поступить с ними? У нас нет средств передать им нужную информацию.

Хочу снять фильм… Будет называться «Заложники»… О животных… Помните, песню «Плыл по океану рыжий остров». Тонет корабль, люди сели в шлюпки. А лошади не знали, что в шлюпках нет места для лошадей…

Современная притча… Действие происходит на далёкой планете. Космонавт в скафандре. Слышит через наушники шум. Видит, что на него надвигается что-то огромное. Необъятное. Динозавр?! Ещё не понимая, кто это, он стреляет. Через мгновение – снова что-то к нему приближается. Он и его уничтожает. Ещё через миг – стадо. И он устраивает бойню. А, оказывается, начался пожар, и животные спасались, бежали по тропе, на которой стоял космонавт. Человек! А со мной… Я вам скажу… Со мной там произошла необычная вещь. Я другими глазами начал смотреть на животных… На деревья… На птиц… Езжу в зону… Все эти годы… Из брошенного, разорённого человеческого дома выскакивает дикий кабан… Выходит лосиха… Вот это я снял. Это – ищу… Я хочу сделать новый фильм. И увидеть все глазами зверя… «О чем ты снимаешь?» – говорят мне. – Посмотри вокруг… В Чечне – война." А Святой Франциск проповедовал птицам. С птицами говорил, как с равными. А что если это птицы говорили с ним на птичьем языке, а не он снизошёл до них. Ему был понятен их тайный язык.

Помните… У Достоевского… Как человек хлестал лошадь по кротким глазам. Безумный человек! Не по крупу, а по кротким глазам…"

Сергей Гурин, кинооператор

Монолог без названия – крик»

Люди добрые… Не трогайте нас! Отстаньте! … Вы поговорили и поехали, а нам тут жить…

Вот лежат медицинские карточки… Каждый день я беру их в руки. Читаю…

Аня Будай – 1985 года рождения – 380 бэр.

Витя Гринкевич – 1986 года рождения – 785 бэр.

Настя Шабловская – 1986 года рождения – 570 бэр.

Алёша Пленин – 1985 года рождения – 570 бэр.

Андрей Котченко – 1987 года рождения – 450 бэр…

Привела мама одну такую девочку ко мне сегодня на приём.

– Что болит?

– У меня болит все, как у моей бабушки – сердце, спина, кружится голова.

С детства они знают слово «алопеция», потому что многие ходят лысенькие. Без волос. Нет бровей, ресниц. К этому все привыкли. Но в нашей деревне только начальная школа, в пятый класс их возят автобусом за десять километров. И они плачут – не хотят ехать. Там дети будут над ними смеяться.

Сами видели… У меня полный коридор больных. Ждут. Я каждый день такое слышу, что все ваши ужастики по телевизору барахло. Так и передайте начальству в столице. Барахло!

Модерн… Постмодерн… Ночью подняли по срочному вызову. Приезжаю…Мать стоит на коленях возле кроватки – ребёнок умирает. Я слышу её причитания: «Я хотела, сынок, если это случиться, то чтобы летом. Летом тепло, цветочки, земля мягкая. А сейчас зима… Подожди хотя бы до весны…» Вы так напишете?

Я не хочу торговать их несчастьем. Философствовать. Для этого мне надо отойти в сторону. А я не могу… Я каждый день слышу, что они говорят… Как жалуются и плачут… Люди добрые… Хотите знать правду? Садитесь возле меня и записывайте… Так никто же такую книгу читать не станет…

Лучше не трогайте нас… Нам тут жить…"

Аркадий Павлович Богданкевич,

сельский фельдшер

Монолог на два голоса – мужской и женский

Учителя Нина Константиновна и Николай Прохорович Жарковы. Он преподаёт уроки труда, она – филолог.

Она:

– Я так часто думаю о смерти, что не хожу на неё смотреть. А вы когда-нибудь слышали детские разговоры о смерти?

Вот у меня… Уже в седьмом классе спорят и обсуждают: это страшно или не страшно? Если маленьких детей недавно интересовало: откуда они? Откуда дети берутся? То сейчас их волнует, что будет после атомной войны? Они перестали любить классику, я читаю наизусть Пушкина – у них холодные, отстранённые глаза… Пустота… Вокруг них уже другой мир… Читают фантастику, это их увлекает, там, где человек отрывается от земли, орудует космическим временем, разными мирами. Они не могут бояться смерти так, как её боятся взрослые люди, я, например, она волнует их, как нечто фантастическое… Переселение куда-то…

Размышляю… Думаю над этим… Смерть вокруг заставляет много думать. Я преподаю русскую литературу детям, которые не похожи на тех детей, что были десять лет назад. У этих на глазах все время что-то или кого-то хоронят. Зарывают в землю… Знакомых людей… Дома и деревья… Все хоронят… На линейке эти дети падают в обморок, когда постоят пятнадцать-двадцать минут, у них кровь течёт из носа. Их ничем не удивишь и ничем не порадуешь. Всегда сонливые, усталые. Лица бледные, серые. Не играют и не дурачатся. А подерутся, нечаянно побьют окно – учителя даже рады. Не ругают, потому что они на детей не похожи. И так медленно растут. Просишь на уроке что-нибудь повторить – ребёнок не может, доходит до того, что скажешь предложение, чтобы повторил вслед – не запоминает. «Ну где же ты? Где?» – тормошишь его. Думаю… Много думаю… Как будто водой рисую на стекле, только я знаю, что я рисую, никто не видит, никто не догадывается…Никто не представляет…

Наша жизнь вертится вокруг одного… Вокруг Чернобыля… Где тогда был, как далеко от реактора жил? Что видел? Кто умер? А кто уехал? Куда? В первые месяцы, помню, опять загудели рестораны, зашумели вечеринки… «Живём один раз…» «Помирать, так с музыкой…» Наехали солдаты, офицеры… Чернобыль теперь не оставляет нас… Неожиданно умерла молодая беременная женщина. Без диагноза, даже патологоанатом не поставил диагноза. Маленькая девочка повесилась… Пятиклассница… Ни с того, ни с сего. Родители с ума сходят. На все один диагноз – Чернобыль, чтобы не случилось все говорят – Чернобыль. Нас упрекают: «Вы болеете, потому что боитесь. Из страха. Радиофобия». Но почему маленькие дети болеют и умирают? Они страха не знают, ещё не понимают.