Черное евангелие
Шрифт:
— Что вы! Тут какое-то недоразумение, вы ошиблись! — ответила ей Ясуко, немного смутившись. На ней красовалась очередная импортная кофточка синего цвета и не новая. — Это ведь все посылки. Они приходят из Европы для прихожан нашего ордена. А мне поручили их раздавать. Но, к сожалению, их мало, всем не хватает… — заключила Ясуко и горько улыбнулась.
Просительница ушла. По упрямому лицу Ясуко было видно, что здесь хоть проси, хоть угрожай — ничего не получишь.
Вещи из посылок напоминали ношеную одежду, которая посылалась из Америки после войны для нуждающихся
В течение полутора лет комитет посылал ежемесячно до двух тысяч тонн разных товаров и продуктов. Прежде всего эти товары распределялись среди детей, больных туберкулезом, репатриантов и тех, кто особенно пострадал во время войны. По-видимому, в Японии этим занималась особая комиссия, которая должна была соблюдать справедливое распределение посылок.
Но тогда как объяснить, почему эти посылки, да еще в таком количестве, попадали к Ясуко? Правда, доказать, что это те же товары, что посылались LARA, было трудно, но уж очень схожи они были по номенклатуре и качеству. А если не так, то откуда же к Ясуко попадают одежда, молоко, мука, масло? Ведь в то время даже выдачу риса по карточкам часто задерживали на десять-пятнадцать дней.
— Ясуко-сан, не смогли бы вы дать нам немного муки и что-нибудь из одежды? — попросила ее однажды соседка, с которой Ясуко была в хороших отношениях.
— Что вы, что вы! — как обычно, с улыбкой ответила Ясуко. — Все это для прихожан. Я ведь не хозяйка этих вещей. Это не мое! — решительно заявила она.
А грузовичок по-прежнему продолжал совершать ночные рейсы. Рослые парни разгружали машину, вносили в дом, а оттуда забирали другой груз.
5
Лесок, окружающий церковь святого Гильома, напоминает многие живописные уголки на равнине Мусасино. Жизнь в церкви начинается очень рано: летом — едва забрезжит рассвет и первые лучи солнца осветят крест, а зимой — когда совсем рассветает.
Кельи священнослужителей находятся на втором этаже. Они расположены по обе стороны коридора. В половине шестого все встают.
— Слава Иисусу Христу!
— Иисус, Мария и святой Иосиф, этот день и всю жизнь свою вам вручаю…
Встав у кроватей, все шепчут молитву. В шесть часов начинается утренняя месса.
После мессы священники идут завтракать. Трапезная находится возле храма. Перед трапезой и после нее скороговоркой читается молитва.
После завтрака каждый занимается своим делом. Фердинанд Мартини — глава миссии — читает донесения о работе миссионерских школ и церквей, находящихся в его подчинении, и тут же отдает письменные указания. Отец Билье идет к Ясуко переводить библию или наносит визиты светским дамам, которых он старается вовлечь в члены ордена святого Василия. Здесь он особенно усердствует — японские светские дамы ему нужны для укрепления положения ордена.
Отец Маркони, ведающий финансами, идет в бухгалтерию, отец Писано — в церковную типографию, отец Амье и отец Бруманте направляются в церковную школу. Одним словом, все дела распределены, и священники так заняты всю неделю, за исключением воскресенья.
Особенно загружен день у Мартини. Его кабинет часто посещают священники из других церквей, находящихся в Токио. Наиболее часто посещает его отец Городи из церкви, что на улице Сибуя.
Эта церковь издает многочисленные брошюры для распространения учения ордена. У нее много заказов. Печатниками там работают четыре японца. Типография находится рядом с церковью. Типографские рабочие все, как правило, христиане.
Кото, например, работает в церковной типографии уже больше года. Он убежденный христианин. На прежнем месте его заработок был гораздо больше, но он все же перешел в церковную типографию, чтобы приносить церкви посильную пользу.
Однако святые отцы не проявляли ни добродушия, ни благожелательства к японским рабочим. Священники, которые в церкви во время службы были так добры и приветливы, в типографии становились неузнаваемы — мрачные и молчаливые, свысока смотрели они на наемных японских рабочих.
Кото уже начал подумывать, что доброта и благожелательность их притворны, на самом деле они совсем другие. Уж очень они придирались к японским рабочим. Когда рабочие делали что-нибудь не так, святые отцы презрительно сплевывали восклицая: «Santa расе!», или: «Mamma mia!»
Кото, не знавший ни одного итальянского слова, как-то спросил, что значат эти восклицания, у Ямагути, уже давно работающего в типографии механиком.
— Это значит: «Мир святой!» и «Мама моя!», — с улыбкой сказал Ямагути.
— Так это неплохие слова!
— Дурень! У них это все равно, что «сукин сын». — И Ямагути расхохотался, глядя на изумленного Кото.
Кото каждое утро приходилось выслушивать эти восклицания. Однажды он проходил мимо склада церкви святого Гильома. Двери склада были открыты, и он невольно заглянул внутрь. Ему показалось, что в мешках, сложенных штабелями до самого потолка, лежит сахар, и он невольно задержал на них свой взгляд. И тогда к дверям склада с красным от раздражения лицом и сжатыми кулаками подскочил отец Городи:
— О, mamma mia! Прочь отсюда! — Последние слова он крикнул на японском языке.
Кото отскочил от дверей.
Раньше в этом помещении размещались мастерские, потом его приспособили под склад. Сейчас здесь хранили сахар. Горы мешков высились до самого потолка, даже воздух здесь был сладким.
Кото не видел, что в глубине склада были еще люди: один священник — отец Маркони, выполнявший обязанности казначея, — и какой-то худой, высокий японец.
— Тут один рабочий проявил излишнее любопытство, я его прогнал, — сообщил отец Городи, закрывая за собой дверь склада. — Ох, уж эти япошки… — презрительно добавил он, но, посмотрев на японца, осекся.