Черное и белое

Ромов Дмитрий

«Учёт», от руки написано на листе писчей бумаги, приклеенном к двери. У двери стоят два стражника.

— Только один, — сурово заявляет один из них, когда я подхожу в сопровождении Виктора и Алика.

Стас остаётся в машине.

— Останови нас, — хмуро отвечаю я. — Если сможешь.

Стражи переглядываются и пропускают нас втроём. Мы оказываемся в небольшом тамбуре, где нас встречают ещё двое.

— Зайдёт только один, — говорит огромный амбал, человек-гора с холодными маленькими глазами.

Он небрежно меня обыскивает и пропускает в торговый зал, небольшой

и убогий. Окна с толстыми решётками, железная дверь, потрескавшаяся плитка на полу, узкие прилавки с золотыми изделиями и круглые закопчённые плафоны под потолком. В углу что-то вроде будки с окошком. Там сидит приёмщик.

Настоящая крепость. Но мне всё это уже известно. Кто контролирует вход, тот контролирует и выход, а значит, всю ситуацию. Посреди зала стоит Дато Кахетинский с крепким уркой.

— Принёс? — спрашивает он. — Или курьера ещё ждать будем?

— Чисто для вашей информации, — говорю я. — У меня двое бойцов за дверью и ещё пятеро снаружи перед домом. Просто, чтобы не возникало дурных мыслей.

— Где брошь? — холодно спрашивает Дато.

— У меня, — киваю я.

— Отдай ему, — вор кивает на оценщика.

Тот открывает окошко и… Твою дивизию!!! Это же тот самый ювелир, что присутствовал на предыдущей встрече с Лимончиком и Поварёнком. Твою дивизию, ошибки нет, старик с седыми усами. Человек Кухаря! Блин! Блин!

— Помоги ему, — кивает Дато своему помощнику и тот подаётся в мою сторону.

— Спокойно, — выставляю я вперёд руку, а второй достаю бумажный конверт и извлекаю из него бархатный мешочек, а уже из него прекрасную Бурбонскую лилию. — Вот. Пожалуйста. Вы сказали, я сделал. Безо всяких яких, да?

Отдаю лилию седоусому деду и он, бережно приняв её у меня, вставляет в глаз маленький объектив-лупу, как у часовых мастеров. Он капает на металл прозрачную жидкость из пипетки, а потом низко опускает голову и начинает внимательно изучать фальшивое изделие.

Твою дивизию! Блин-блин-блин… Ситуация, мягко говоря, щекотливая. Если бы это был не тот же чел, в случае проблем, можно было бы сказать, что ничего не знаю, у меня с самого начала была именно эта лилия и никакой другой я в глаза не видел, что именно её и принёс Лимончик. Но этот, бляха, усач видел настоящую и свидетельствовал о её подлинности. И теперь, сколь бы искусно не была сделана копия, он заметит разницу!

Блин, блин и ещё раз блин!!!

Старик, словно желая дождаться моего инфаркта, не торопится, а внимательно рассматривает. Смотрит… смотрит…

Наконец, он поднимает голову, вынимает из глаза лупу и замирает, впав в задумчивость.

— Ну?! — прерывает его медитацию грузин. — Настоящая?!

Старик проводит ладонью по усам и, подняв голову, встречается со мной взглядом.

— Настоящая?! — теряет терпенье Дато. — Настоящая?!

Та-та-ра-та-та, та-та-ра-та-та, звучат в голове фанфары Вагнера…

25. Се человек

Ювелир переводит усталые, немного воспалённые глаза на Дато Кахетинского. Веки у него набрякшие, под глазами мешки. Большие знания большие печали. Выглядит он, честно

говоря не очень и я бы даже сказал, испуганно.

Вчера его тут не было, между прочим. Как интересно…

— Очень тонкая работа, — сипло говорит он, кивая несколько раз подряд.

— И? — Давид Георгиевич подходит ближе.

— Великолепно, — качает головой усач и поворачивается к грузину. — Просто поразительно.

— Что это значит? — теряет терпение вор. — Настоящая или нет?

— Настоящее… искусство, — говорит усач и снова смотрит на меня. — Невероятная работа.

Я киваю и вкладываю в свой взгляд все гипнотические возможности организма и способность передавать информацию. Буквально транслирую количество нулей предназначенных за правильный ответ, рисуя бровями двоичный код.

— Вроде настоящая, — поднимает он брови. — Сейчас так не делают. Посмотрите вот здесь… видите, как тонко сделана насечка. Золото потемнело от времени. Вот тут погнута игла. Посмотрите на её остриё. Камни, конечно… не самые лучшие, но хорошие.

— Что значит, не самые лучшие? — хрипит Дато, хватая меня за плечо.

— Ну, — пожимает плечами ювелир, — стоимость этого изделия не определяется стоимостью материалов. Здесь важна художественная и историческая ценность, а она, как вы догадываетесь, перекрывает стоимость использованного золота и камней.

— Значит, настоящая?

— Да, — киваю я. — Разумеется настоящая. Тысячу… процентов даю! Какая ещё по-вашему?

— Не тебя спрашивают!

— Я думаю, — задумчиво говорит усатый мастер паузы. — Скорее всего, настоящая. Очень похожа на настоящую.

— Ты чётко можешь сказать? — теряет терпение Дато.

— Да, говорю чётко, — принимает он, наконец, решение и подмигивает мне. — Настоящая… На тысячу процентов.

Вот и договорились. В принципе, он ничего не теряет, ведь мало кто видел настоящую лилию, а копию действительно легко принять за старинную вещь. Сделана она отлично, так что и ошибиться не грех. Тем более, он же не искусствовед, а приёмщик в скупке, принимает изделия по цене лома.

Кто его уличит? Кроме меня, никто. А я, естественно, уличать не буду, а, наоборот, поддержу и даже дам бабла. Тысячу. Молодец, усач, масло в голове есть. Наверняка, подумал, что можно ещё парочку таких замастырить и продать жаждущим обладать этой «прелестью».

— Настоящая, — твёрдо повторяет хитрожопый и седоусый Голлум.

И в тот же миг происходит чудо в лучших цирковых традициях. Алле-гоп! Я жду не дождусь, когда же на арене появится красноносый и рыжеволосый клоун, он же Поварёнок. Но он задерживается, не идёт и не идёт. Впрочем, неизвестно, как при нём повёл бы себя ювелирный ювелир…

Но и без Кухаря чудо происходит просто охеренное. Этот самый алле-гоп. Феерия! Женщина-змея! Е**ть-копать! Нештатная ситуация! На это мы точно не рассчитывали. Из-под стола оценщика вырывается пружинящее тело ниндзи с пистолетами в обеих руках. Жесть! Стройная, упругая и, несмотря ни на что, ужасно сексуальная, да что там, просто чистый секс, тем более её сиськи я уже имел возможность заценить. Да, твою дивизию, это Марина!