Чёрное и Белое
Шрифт:
– Олег, ты сможешь дойти до квартиры?
– Павел поддержал парнишку под руку.
– Дойду, - выдохнул Олег.
Парень оперся на предложенную руку помощи и выпрямился. Голова кружилась, и всё плыло перед глазами. И всё же он дошёл до дома, до квартиры, до дивана.
– Воды, Олег? Или крепкого чая? Может, покушать чего хочешь?
– суетился Павел.
– Ты обещал укол, - хрипло напомнил парень.
– Да, сейчас.
Надо же какая сильная боль. Олег не имел привычки жаловаться, терпел, порой кривился от взрыва приступа, но не стенал и не
Олег закутался в одеяло, закрыл глаза. Наконец-то можно расслабиться и ощутить облегчение. Этот допрос высосал все силы. Он длился, длился и длился, казалось, ему не будет конца. Колючие глазки следователя нервировали и возбуждали желание плюнуть в них или ткнуть чем-нибудь, чтоб закрыть навсегда.
"Почему ты отправился именно к Павлу Грумеру?"
"А к кому ещё? Никого ж не было, да и кого я ещё знаю тут?"
"Уж прямо-таки никого. Что же, Леон тебя в четырёх стенах держал? Никому не показывал?"
"Практически да."
"И ты с ним дальше того притона в гараже никуда не ходил?"
"Нет. Я же был его комнатной собачкой."
"Питомцами имеют привычку хвастаться перед друзьями."
"Вот перед друзьями и похвастал. А остальным не фига завидовать."
"Ладно. Но ты мог пойти, например, в клуб, где Леона знают многие, и поинтересоваться, куда он делся?"
"Ага, так мне и сказали! Его-то знают, но не меня. Я что буду доказывать свою дружбу с ним? Да и моё состояние требовало не болтовни, а денег и лекарства. А кто там мне их даст? А Павел добрый. Вот к нему и пошёл."
"Вот так вот, ничего не знаешь, ни с кем не знаком."
"Да, из меня плохой свидетель-стукач."
Интересно, почему следователь разговаривал спокойно, не напирал, не угрожал, не применял силы? Ведь вполне мог приказать тем солдатикам отдубасить нежелающего выдавать секреты упрямца. Неужели у них и вправду нет никаких доказательств о причастности Олега к оргии?
Значит, ему действительно повезло?
"Не смей уезжать из города. Я тебя сам найду."
Нет уж. Олег уже решил: как только потеплеет, он покинет город навсегда. Куда? Да какая разница? Куда глаза глядят. Его никто нигде не ждёт, ему не с кем прощаться и нечего терять. Вот только избавиться бы от боли да подкопить денег. Да, решено, весной как потеплеет, так он и уедет отсюда. Лучше на юг, там больше солнца. Вот только денег подкопит. Да боль... прогнать боль... И к солнцу. К солнцу...
Павел присел на край дивана рядом с уснувшим парнем. Он и сам устал. Со стороны наблюдать за процессом допроса и дознания интересно, но вот быть непосредственным его участником тяжело.
"Вы уверены, что Горохов пришёл к вам именно двадцать первого октября?"
"Да, уверен. У меня в офисе календарь перед глазами."
"И вы утверждаете, что весь вечер того понедельника он провёл в вашей квартире?"
"Да, утверждаю."
"Кто может подтвердить это?"
"Вера Захаровна, соседка со второго этажа. Инспектор с ней разговаривал."
"Она хорошо знает вас?"
"Она всех хорошо знает. А я вообще вырос в этом доме, так что... Вы полагаете, что я мог её предупредить? Но у меня не было для этого времени. Ваш инспектор, наверняка докладывал."
"Докладывал. Однако вы могли поговорить с ней раньше."
"Мог. Да вот только не знал о чём."
"Разве Олег вам ничего не рассказывал?"
"Нет."
"Хотите сказать, что он вообще нечего о себе не говорил?"
"Говорил, но крайне мало. Упоминал, что жил с каким-то Леоном... Б'oльшую часть времени он находился в лихорадке и просил дозу."
"И всё?"
"И всё."
"И вам совсем неинтересно, какого человека вы пригрели в своём доме? Может, он маньяк, убийца?"
"Может и так. Но он был слишком слаб, и его мучила лихорадка. В таком состоянии любой человек достоин лишь сочувствия и жалости. Конечно, мне любопытно узнать, что за человек Олег, и что с ним произошло, и я бы с ним обязательно поговорил, но потом, когда бы он поправился. А сейчас... разве вы сами не видите? Ему совершенно не до разговоров."
"С такой философией вам в пору сестрой милосердия работать. А может, вы просто стали неравнодушны к своему пациенту?"
"В смысле?"
"Вы гомосексуал?"
Павел и теперь покраснел, едва вспомнив этот вопрос.
"Разве это имеет отношение к данному делу? Нет, я натурал. Был женат, разведён, есть дочь. Я не влюблён в Олега, если вы именно это подозреваете. Меня совершенно не волнуют его сексуальные предпочтения. Повторяю вам ещё раз, я помог не маньяку, не гею, а очень больному человеку, который попросил меня о помощи. И мне удивительно, что вы этого не понимаете."
"И даже после того, как инспектор сообщил, в чём подозревается Горохов..."
"Этот вечер Олег провёл у меня. А если у вас имеются доказательства его вины, то накажите парня по всей строгости закона. У меня нет причин его покрывать."
Было хорошо заметно, что следователь и сам уже утомился. Он был похож на человека, который с энтузиазмом начал откапывать клад, но чем дальше капал, тем больше убеждался, что никакого клада там нет. Взгляд тускнел, интерес терялся. И всё же "горе-кладоискатель" ещё раз прошёлся по всем пунктам допроса с вялой надеждой наткнуться на нечто более-менее ценное или хотя бы уличить свидетелей в какой-нибудь лжи. Не получилось. Пришлось отпустить. Лишь выйдя из кабинета, бледный, как полотно, Олег почти упал на стул:
"У меня сейчас голова взорвётся. Адская боль."
Да уж, этот допрос стал для него настоящим испытанием, забрав уйму сил, выдернув уйму нервов. Конечно, можно сказать, что парень сам во всём виноват. Вёл бы нормальный образ жизни, не играл бы в преступные игры, и ничего подобного не пришлось бы испытывать. И всё же, всё же, всё же... Зачем-то всё случилось так, а не иначе. Зачем-то Олег ворвался в размеренную тихую почти пустую жизнь Павла. Зачем-то вверил свою судьбу именно в его руки.