Черное Рождество

Поезд, и без того еле тащившийся, испустил тоскливый протяжный гудок и встал. Бородатый казак, дремавший у двери купе, открыл глаза и потянулся за прислоненным к стене карабином.

Бледная девушка в беличьей шубке и каракулевой шапочке прижалась лицом к стеклу, но за окном ничего не было видно, кроме глухой непроглядной ночи.

Девушка поправила выбившуюся из-под шапочки пепельную прядь

и обернулась:

— Анна Павловна, что это? Кажется, там стреляют!

Анна Павловна, унылая дама средних лет, нервно передернула плечами и сказала низким простуженным голосом:

— Не знаю, ваше высочество. Генерал клялся, что на этой дороге спокойно, но кому сейчас можно верить! О Боже, кажется я сойду с ума! Степан, посмотри, что там происходит. — Дама повернулась к казаку, но не успел он подняться, она передумала и воскликнула:

— Нет, нет, не уходи! Не оставляй нас одних! Если ты уйдешь, я сойду с ума!

Девушка чуть заметно поморщилась и произнесла усталым голосом:

— Анна Павловна, голубушка, если вы так упорно желаете сойти с ума, подождите хотя бы до Ливадии, а там — будьте любезны, сходите. А то, если вы сделаете это в дороге, ко всем нашим неприятностям…

Закончить фразу ей не удалось. Дверь купе откатилась, и на пороге возникла одна из тех страшных личностей, которых в неисчислимом множестве произвела на свет Гражданская война. Небритый человек с рассеченным косым шрамом опухшим лицом, украшенным к тому же сифилитическим провалом на месте носа, облаченный в перепоясанную пулеметной лентой барскую шубу, разодранную и простреленную во многих местах, оглядел купе и гнусаво протянул:

— И-и-их! Буржуйская лавочка! Сразу видать — белая кость, твою так и разэтак! Едут втроем, как графья. А ну, выкладай вещички, икспро… прияцию делать будем!

Бородатый казак, неожиданно взревев, бросился на бандита с кинжалом, но безносый урод чуть повернулся к нему, сквозь шубу страшно шарахнуло огнем, оглушительно грохнуло, и казак с огромной клокочущей дырой в груди рухнул прямо на колени истошно завизжавшей Анны Павловны.

Безносый вытащил из-за пазухи свое чудовищное оружие — обрубок винтовки с отпиленным стволом и прикладом — и осклабился:

— И-и-их! Так и разэтак! Ты что, шкура, думаешь, Махрюту возьмешь за рубль за двадцать? Ша! А ты чего визжишь, кляча? — уставился он на заходившуюся криком Анну Павловну. — Думаешь, Махрюта до твоего крику сильно интересуется? Ша! Сказано тебе — выкладай вещички!

Бандит пыхнул на старую деву дикими горящими глазами, как выползающий из туннеля паровоз, и так страшно клацнул зубами, что Анна Павловна мгновенно замолчала и уставилась на Махрюту, как дрожащий кролик на приподнявшуюся для броска ядовитую змею.

— Ну и чего ж ты так смотришь, кляча белая, — прогнусил Махрюта, стаскивая на пол купе как мучной куль мертвого

казака и протягивая к своей жертве грязную волосатую лапу, — или я тебе непонятно сказал? Может, ты только по-французски понимаешь? Сказано же — вещи выкладай! Или я об них должен свои трудовые руки пачкать!

Анна Павловна только тряслась и пыталась что-то сказать, но язык ей не повиновался.

— Ох и утомила ты меня! — Махрюта снова клацнул зубами и неожиданно ударил несчастную кулаком в висок.

Голова Анны Павловны откинулась в сторону и застыла под недопустимым углом к туловищу, как у сломанной куклы. Девушка у окна тихо ахнула и вжалась в стенку. Бандит повернулся к ней и осклабился:

— Ты, мамзеля, не боись! Я тебя не забижу! Ты Махрюту по-хорошему полюбишь, и Махрюта тебя не тронет… По коридору протопали быстрые шаги многих ног. В дверь купе заглянула какая-то зверообразная физиономия, бросила неожиданно высоким голосом:

— Махрюта, кончай здесь, казаки валят!

— Чичас, — отмахнулся Махрюта и снова повернулся к девушке:

— Видишь, мамзеля, спешить надо, а то не успеем мы с тобой.

— Лучше убей, — твердо произнесла девушка, бледнея больше прежнего.

— Это запросто, — произнес Махрюта, хватаясь за воротник беличьей шубки, — это мы завсегда с нашим удовольствием, только сперва ты меня полюбишь… С этими словами он рванул шубку. Девушка пыталась защищаться, но силы были явно неравны. Махрюта разорвал воротник скромного темно-зеленого платья… и вдруг увидел спрятанный под платьем на груди своей жертвы мешочек из мягкой синей замши. Мысли бандита мгновенно изменили свое направление:

— И-и-их! Вот оно что! Золотишко от Махрюты припрятать хотела, так твою и разэтак!

Он разорвал шнурок, на котором висел мешочек, и потянул завязки. Изнутри полилось такое сверкание, что бандит, кажется, даже посветлел лицом.

— И-и-их! — произнес он умиротворенно. — Вот ведь так твою… Закончить он не успел. Неподалеку шарахнуло несколько выстрелов, по коридору прогрохотали сапоги, от двери полыхнуло, и вслед за выстрелом на пороге возник человек в белом полушубке с погонами.

Махрюта немного подумал и рухнул на пол мертвым, отбросив в сторону руку с синим мешочком.

— Прапорщик Макаров! — представился человек в полушубке, разглядев бледную пассажирку. — Вы не пострадали?

— Слава Богу, — девушка опустилась на сиденье, и ее забила крупная дрожь, — слава Богу! Он убил Степана и Анну Павловну, а меня он хотел… он хотел… слава Богу, что вы успели, прапорщик! Кто это был — бандиты? Зеленые?

— Бандиты, — невнимательно ответил прапорщик. Его взгляд был прикован к синему замшевому мешочку. Прапорщик наклонился, поднял мешочек и заглянул в него.