Черное Рождество
Шрифт:
Борис поднял карабин, но окружавшие казаки заслоняли от него цель, не давали развернуться, а с верхнего конца улицы катились галопом под горку кавалеристы в буденновках.
— Ходу, ходу! — кричал Алымов, но плотная толпа казаков, растерянно топчась на месте, гасила всякое движение, офицеры увязли в ней, как в болоте, да бежать уже было и некуда — с одной стороны катила красная конница, а с другой — хлестал уже не один пулемет.
Красные наехали на толпу, тесня казаков конями. Борис передернул затвор карабина, но соседний казак уставился на него огромными, от
— С ума сошел, золотопогонник! Тут тебя и кончат!
— Можно подумать, тебя пожалеют! — огрызнулся Борис.
— А что они мне сделают? Мы люди простые, — ответил казак и испуганно перекрестился.
Толпа становилась все больше — красные сгоняли в одну кучу не успевших погрузиться на корабли.
Борис нашел Алымова и пробился к нему.
Красные, тесня конями и охаживая крайних плетями, погнали все это человеческое стадо вниз, к морю. Скоро, приподнявшись на цыпочки и взглянув над головами соседей, Борис увидел бухту и спешно уходящие от берега последние пароходы. У самой пристани красные артиллеристы снимали с передков и устанавливали в боевое положение трехдюймовое орудие. Возле горизонта виднелись силуэты торопливо удирающих английских крейсеров.
Борис злобно сплюнул.
— Сволочи союзнички! — проговорил Алымов, перехватив его взгляд.
Красные, подогнав толпу пленных к краю дебаркадера, спешились, поставили пулемет, направили его на толпу и занялись какими-то непонятными приготовлениями. Спустя несколько минут смысл их действий стал ясен, и над толпой поднялся глухой стон ужаса.
— Что же они делают? — пробормотал сосед Бориса, тот самый казак с белыми от страха глазами.
— В море топить будут, — прошептал Алымов одними губами, — патронов им на нас жалко. Вот попали-то мы, Борис. А все ты, захотел перед сестрицей себя героем показать!
— Что-то я вас, штабс-капитан, не узнаю, — угрюмо ответил Борис. — Нечего причитать, снявши голову по волосам не плачут.
Сбоку дебаркадера притулилась старая проржавевшая баржа. С ней-то и были связаны приготовления красных. Распоряжался красноармейцами командир в папахе с красной лентой и ладно пригнанном кожушке, отороченном мерлушкой.
— Завальнюк! — крикнул он зычно.
И тотчас явился на зов сутулый детина с мотком веревки. Он деловито размотал веревку, оглянулся на толпу, прикинул что-то, причем работа мысли явственно отразилась в его глазах, затем взял принесенный с веревкой топор, примерился и начал рубить веревку на равные куски.
— Однако коротко будет, — озабоченно произнес маленький белобрысый красноармеец, суетясь вокруг.
— Не будет, — Завальнюк прервал свою работу и оглянулся на безмолвную толпу, — а ты не мешай, отойди от света-то, не засти… И от такого будничного его разговора толпа пленных пришла в еще больший ужас, потому что поверила в реальность происходящего.
— Вона что, — выдохнул дюжий казак справа от Бориса, — вона как дураков учат.
И, перехватив недоуменный взгляд Алымова, пояснил:
— Давеча агитатор
Красноармейцы принесли откуда-то две широкие доски и положили их в качестве сходней с пристани на баржу. Четверо встали по бокам сходней: двое на барже, двое на пристани. Завальнюк закончил свое дело, и командир закричал зычно:
— Выходи по двое, казаки!
Бах! — раздался выстрел в центре толпы. Красноармейцы мгновенно вскинули винтовки. Бах! — еще выстрел. Но никто из красных не пострадал.
— Что еще? — крикнул командир.
— Офицеров двое застрелилось, — крикнул из толпы пленных угодливый голос.
— Туда им и дорога, — облегченно вздохнул командир.
— У тебя наган есть? — прошептал Алымов.
— Нет, — также шепотом ответил Борис. — И карабин потерял.
— А у меня ни одного патрона, — вздохнул Алымов. — Даже застрелиться не могу. Так и бросят нас в воду, как баранов связанных.
Между тем красноармейцы штыками отогнали от толпы двоих казаков. Один пробовал сопротивляться, его угостили прикладом в зубы. Завальнюк и еще один ловко связали их за локти, спина к спине, а маленький и белобрысый суетился рядом, разглядывая сапоги — вечную проблему бойца на войне. Сапоги у казаков были сношенные, и белобрысый огорченно поцокал языком.
Дальше дело у красных пошло на лад. Под пулеметом толпа застыла обреченно, хотя все понимали, что впереди тоже смерть, еще более мучительная, в ледяной воде. Завальнюк с напарником споро вязали пленников, как будто делали обычную крестьянскую работу. Пытавшихся сопротивляться белобрысый, стоявший наготове тут же, бил прикладом по голове, так что человек оседал сразу, теряя сознание на время. В толпе стоял глухой стон, пару раз начиналось какое-то движение, но тут же командир кричал: «Костя, давай!» — и пулеметчик пускал очередь — короткую, потому что берег патроны. Раненые и убитые падали на землю, Борис не сомневался, что их потом тоже подберут и бросят в море.
Маленький белобрысый красноармеец хозяйственным оком высматривал целые сапоги и заставлял смертников разуваться. Вот пришла очередь того самого казака, что вырвал у Бориса карабин и кричал, что им, простым людям, ничего не будет. Он совершенно помешался от страха, ноги его подгибались, он полз на коленях и все порывался целовать солдатские ботинки, крича:
— Ребятушки, родненькие, пощадите! У меня детки малые дома остались… Ребятушки, милые, спасите!..
— Дерьмо! — процедил Алымов и сплюнул сквозь зубы.