Черное Рождество

Александрова Наталья Николаевна

— Сам виноват, — тихо, почти про себя произнес Борис. — Не понимаете вы по-хорошему.

Отряд прошел, ничего не заметив. Борис подхватил Алымова и, не оглянувшись, пошел в другую сторону от проклятого города.

Дорога забирала вверх, а Борис шел вдоль берега, так что сверху его не могли видеть. Через полчаса такого продвижения Борис почувствовал, что силы покидают его — Алымов так и не пришел в сознание и был очень тяжел. Борис опустил его на каменистую землю и сел, чувствуя, что глаза закрываются. Наступила апатия.

— Нет,

господин офицер, — раздался вдруг прямо над головой сухой и резкий голос, — спать вам сейчас нельзя. Не для того вы тащили на себе своего товарища, чтобы он умер на берегу.

Борис поднял тяжелые веки и увидел высокого худого старика с густой седовато-рыжей бородой, в странном длинном балахоне, заляпанном краской.

— Кто вы такой? — враждебно спросил Борис.

— Представления отложим на потом, — ответил старик, — а сейчас можете еще немного его пронести? Тут неподалеку есть весьма удобная пещера.

Действительно, пещера была близко. Борис осторожно положил Алымова на сухие водоросли в углу.

— Быстро собирайте плавник! — командовал старик. — Если в самое ближайшее время вы не согреетесь, то будет плохо.

Они вдвоем быстро собрали целую кучу выброшенных морем досок, палок, разнообразных обломков. Только сейчас Борис почувствовал, насколько он промерз в ледяной воде. Холод сковал все тело, по нему пробегала волна судорог, и зубы стучали.

Старик ловко, с одной спички, разжег костер и велел Борису раздеться догола и сесть возле огня. Сам он раздел бесчувственного Алымова и уложил его рядом с костром на своем балахоне, оставшись голым до пояса. Торс его был мускулистый, от всего тела веяло силой. Старик достал из кармана штанов фляжку и протянул Борису:

— Пейте!

Когда Борис припал к фляжке, обжигающая жидкость пронзила молнией пищевод и ударила в желудок. Борис задохнулся на мгновение, закашлялся, но почувствовал, что оживает.

— Греческая водка! — усмехнулся старик. — Раньше не пробовали?

— Пробовал, — усмехнулся в ответ Борис и вспомнил свое путешествие в Батум с греческими контрабандистами полгода назад.

Старик посмотрел на него одобрительно и произнес:

— Ну, за вас я теперь спокоен. Займемся вашим другом.

Они растирали Алымову руки и ноги, наконец тот застонал и открыл глаза. Старик поднес к его губам фляжку. Алымов закашлялся и подскочил как ужаленный.

— Где мы? — Глаза его остановились на Борисе.

— На суше, — пожал тот плечами, — на этом свете…

— Это хорошо, что вы очнулись, — заговорил старик, — выпейте еще.

Он деловито наблюдал, как Алымов сделал два глотка, потом отобрал фляжку, убрал ее и наконец представился:

— Аристархов, Аполлон Андреевич.

— Не может быть! — Борис вспомнил это имя, довоенные вернисажи, скандальные истории…

— Тот

самый? — спросил он с интересом.

— Что значит — тот самый? — обиженно переспросил старик.

— Художник, скульптор…

— Ну допустим…

— Ордынцев, Борис Андреевич, а это Петр Алымов.

— Что ж, господа офицеры, — Аристархов встал и махнул рукой куда-то к скалам, — разрешите пригласить вас в мое скромное жилище.

Алымов был еще очень слаб, и Борис поддерживал его, когда они поднимались узенькой тропой наверх. Жилище Аристархова действительно было очень скромным, старик не рисовался. Это была маленькая глиняная хижина, крытая соломой, с двумя крошечными окошками. Внутри, однако, было тепло, и когда хозяин поставил самовар, хижина показалась Борису и вовсе прекрасной.

Под потолком были развешаны пучки сухих трав, наполнявших жилище живыми пряными запахами.

— А где же? — Борис обвел комнату взглядом в поисках мольберта и прочих профессиональных атрибутов. — Ведь вы художник?

— Мастерская у меня с другой стороны, — ответил старик, — а вообще я предпочитаю работать под открытым небом. Разумеется, когда позволяет погода.

Алымов окончательно пришел в себя после того, как художник напоил своих гостей горячим чаем, в который были добавлены душистые травы и щедрая порция адского напитка из фляги. Борис тоже отогрелся и отдохнул. Одежда просохла, чувствовал он себя комфортно, но где-то в глубине сердца застыла та самая холодная мгла, что надвигалась на него со дна моря, когда они плыли с Алымовым, связанные. Казалось, это черное облако сумело отобрать у него частицу жизни навсегда. Но некогда было прислушиваться к себе, ведь они еще не спаслись окончательно.

Неожиданно дверь хижины отворилась, и на пороге появилась свежая, как заря, девушка в простом крестьянском платье. Увидев незнакомых людей, она смутилась и отступила к дверям.

— Ой, Поля, ты не один… — Голос ее был чист, как горный ручей.

— Ничего, Лизанька, — успокоил ее старик, — эти люди отогреются и уйдут. Ты что-то хотела?

— Вот, Поленька, я ложку серебряную принесла, сделай мне браслетку с тем синим камушком!

— Сделаю, родная. Обожди маленько.

— Я попозже зайду. — Она метнулась к двери, встретив жесткий взгляд Бориса.

— Постой, постой, девочка! — резво поднялся Аристархов. — Не бойся, посиди здесь.

— А камушки дашь посмотреть?

— Иди сюда. — Он усадил ее в уголок и высыпал из лукошка блестящие разноцветные камушки.

Она по-детски захлопала в ладоши и засмеялась.

— Так и живете? — неприятно усмехнувшись, спросил Алымов. — Там, в городе, настоящая бойня, кровь, смерть, а у вас здесь рай, искусство, девушки красивые ходят…