Черное сердце

Блэк Холли

Сэм наливает в стакан «Арманьяк», прямо в недопитый виски, и полирует все это «Кампари».

Не пей! — Предупреждаю я.

Сэм салютует нам стаканом и залпом выпивает адскую смесь.

Даже дед морщится. — Да ни одна девушка не стоит того похмелья, что ждет тебя утром!

Даника стоит,

заплетающимся языком произносит Сэм.

У тебя еще столько их будет! Ты пока молод. Первая любовь прекрасна, но недолговечна.

Исключений

не бывает? — Спрашиваю я.

Дед серьезно смотрит на меня — обычно таким взглядом он требует особого внимания к своим словам. — Когда мы впервые влюбляемся, то любим не саму девушку. Мы любим свою влюбленность. При этом даже не понимая, какая она на самом деле, на что она способна. Мы влюблены в свое представление о ней и о том, кем мы станем рядом с нею. Как идиоты.

Поднимаюсь и начинаю составлять посуду в мойку. Не вполне держусь на ногах, но как-то справляюсь.

Наверно, в детстве я любил Лилу именно так. Даже думая, будто убил ее, видел в ней идеальную девушку — само совершенство, до которого всем прочим как до Луны. Но когда она вернулась, пришлось увидеть ее такой, какова она есть — непростой, сердитой и настолько похожей на меня самого, что я даже представить себе не мог. Может, я и не представляю, на что Лила способна, но я все равно ее знаю.

Любовь меняет нас, но и то, как мы любим, тоже меняется.

Ну давай,

говорит Сэм, разливая ярко-красный вермут по добытым невесть где чайным чашкам. — Продолжим.

Когда я просыпаюсь, во рту стоит ужасный вкус микстуры от кашля.

Кто-то барабанит во входную дверь. Поворачиваюсь на бок и накрываю голову подушкой. Пусть себе стучат. Вниз ни за что не пойду.

Кассель! — Разносится по дому голос деда.

Чего? — Ору в ответ.

К тебе гость. Говорит, от правительства.

Со стоном вылезаю из постели. Вот она расплата за то, что не захотел открывать дверь. Натягиваю джинсы, протираю глаза, хватаю футболку и чистые перчатки. Заросшие щетиной щеки жутко чешутся.

Пока чищу зубы, пытаясь избавиться от вкуса вчерашней попойки, меня наконец накрывает ужас. Если дед догадается, что я собираюсь работать у Юликовой, даже не представляю, что он сделает. Для людей вроде деда это худшее из предательств. Как бы сильно он меня ни любил, он из тех, для кого долг важнее, чем чувства.

Тащусь вниз по лестнице.

Пришел агент Джонс. Удивительно. Ни его, ни агента Ханта я не видел с тех самых пор, как они направили нас с Барроном в Подразделение несовершеннолетних. Выглядит так же — темный костюм, зеркальные очки. Единственное отличие, которое я замечаю — его одутловатое лицо слегка порозовело на щеках, словно обгорело или обветрилось. Он стоит в дверях, прислонившись плечом к косяку, словно намерен войти любой ценой. Очевидно, дед не пригласил его в дом.

А, привет,

говорю я, подходя к двери.

Можно тебя на пару слов? — Он бросает мрачный взгляд на деда. — На улице?

Киваю, но дед кладет руку мне на плечо — перчаток на нем нет. — Ты никуда не должен с ним идти, малыш.

Агент Джонс смотрит на обнаженную руку деда как на ядовитую змею.

Все в порядке,

говорю я. — Он расследовал убийство Филипа.

Успешно — дальше некуда,

бурчит дед, но отпускает меня. Подходит к столу и наливает две кружки кофе. — С чем кофе пьешь, пиявка федеральная?

Спасибо, я не буду кофе,

отвечает Джонс и спрашивает, показывая на руку деда:

Где это вы так покалечились?

Кое-кто пострадал еще больше,

дед вручает мне кружку.

Делаю глоток кофе и выхожу за Джонсом на проседающее крыльцо и дальше, во двор.

Что вам нужно? — Еле слышно спрашиваю я. Мы стоим возле его блестящей черной машины с тонированными стеклами. Холодный ветер проникает сквозь тонкую ткань моей футболки. Чтобы согреться, прижимаю к себе кружку, но кофе быстро остывает.

А что такое? Боишься, что старик прознает, что ты затеял? — Его улыбка лучится самодовольством.

Наверно, не стоило ожидать, что раз уж мы с Джонсом теперь на одной стороне, он станет вести себя как мой союзник.

Если вам есть что сказать, выкладывайте,

говорю я.

Джонс складывает руки на груди. В глаза бросается спрятанный под одеждой пистолет. Он ничем не отличается от всех мафиози, которых я когда-либо знал, вот разве что не такой вежливый. — Юликова хочет тебя видеть. Велела извиниться, что беспокоит в выходные, но произошло кое-что очень важное. Говорит, что ты должен об этом узнать.

Настолько важное, что даже вам не сказали? — Сам не знаю, зачем его дразню. Наверное, напуган — ведь Джонс вот так взял и выдал деду, что я связан с федералами. И еще я зол — и это такая злость, которая сжигает тебя изнутри. Такая злость, от которой глупеешь.

Джонс кривит губы:

Ну все. Садись в машину.

Качаю головой. — Вот еще. Не могу. Скажите ей, что я приеду позже. Нужно же мне придумать какой-то предлог.

У тебя есть десять минут на то, чтобы все уладить с дедом, или я сообщу ему, что ты подставил родного брата. И сдал его нам.

Юликова вас об этом не просила,

отвечаю я. Меня охватывает дрожь — лишь отчасти от холода. — Если она узнает, что вы мне угрожаете, взбесится.

Может быть. А может, и нет. В любом случае проблемы будут у тебя. Ну что, едешь со мной?

С трудом сглатываю. — Ладно. Только куртку возьму.

Иду в дом, а Джонс продолжает ухмыляться. Допиваю кофе, хотя он уже холодный как лед.

Дед! — Кричу. — Мне хотят задать несколько вопросов о маме. Скоро вернусь.