Чёрное. Белое
Шрифт:
– Стрипы не предназначены для ходьбы, в них реально двигаться только у пилона. Тебе надо будет купить Pleaser единички, модель kiss, очень устойчивые и удобные.
Мы подходим к выходу на сцену, к нескольким пытающимся поймать удачу за хвост претенденткам вроде меня, и девушки мгновенно, оценивающе просканировав мое тело, отворачиваются. Судя по мрачным лицам и молчанию, они видят во мне очередную конкурентку.
Оглушающая музыка стихает, и доносятся голоса. Спустя несколько минут мимо нас проходит раскрасневшаяся девушка со слезами на глазах и исчезает в коридоре.
Я поднимаю глаза
– Ты же не раз участвовала в танцевальных конкурсах и должна понимать – побеждает не тот, кто лучший, а тот, кто умеет лучше продемонстрировать себя на паркете! Тут аналогично!
Вздыхаю и отворачиваюсь. Мама отдала меня на бальные танцы, чтобы было куда выходить энергии ее неугомонной дочери, весь день готовой носиться с мальчишками и всегда предпочитающей брюки платьям. Энергия получила свой выход, я научилась пластично двигаться, полюбила красивые платья и стала пользоваться внешними данными, что дала мне природа, но спокойной, воспитанной и уравновешенной девушкой оставалась только снаружи и только для радости мамы. Если говорить языком танца, европейской программе я всегда предпочитала латинскую.
От моих мыслей меня отрывает властный женский голос, вызывающий на сцену какую-то девушку, и я смотрю в спину отправляющейся на сцену новой претендентке.
Сердце в груди отбивает чечетку от осознания того, что скоро наступит моя очередь.
«Что я делаю?!» – снова поднимает восстание внутреннее «я», но я заталкиваю его обратно воспоминаниями о маме, о ее натянутой улыбке на усталом лице, потухших глазах, об исчезающих обезболивающих на ее тумбочке. Она лучше меня осознает, что, когда придет ее очередь на операцию, она уже не будет для нее актуальна. Похоже, мама смирилась с преследующей ее старухой с косой, но я – нет! Она мой единственный родной человек! Моя связь с детством. Отец бросил нас, когда я была еще маленькой, и я даже не помню его. Нет! Я не готова так рано остаться одной!
Закрываю глаза, чтобы абстрагироваться и успокоиться, как делала всегда перед выступлениями на соревнованиях. Не получается! Сейчас как никогда хочется спрятаться от проблем и побыть маленькой девочкой, а мне приходится быть взрослой и самой решать непосильные проблемы. Хотя разве мы можем знать заранее, что по силам нам, а что нет?! Все всегда надо пробовать!
– Анисимова!
Чувствую, как в бок меня толкает Надя.
– Ася, твоя очередь.
Слышу раздраженный женский голос, повторяющий мою фамилию, по-прежнему вися взглядом на подруге. Вот и время принятия решения! Идти на сцену, опустив гордость и принципы ниже плинтуса, или трусливо сбежать. Понимаю, что, если бы обстоятельства не приперли меня к стенке и не довели до отчаянья, меня бы здесь не было, я бы уже убежала, но поскольку сценарий событий уже написан, и он плачевен для меня, мне ничего другого не остается.
«Многие танцуют стриптиз и не чувствуют угрызения совести!» – говорит во мне кто-то другой, не я. Я, не разрешающая поцеловать себя парням раньше третьего свидания и имеющая всего одного сексуального партнера в свои двадцать один, такого не могла сказать!
Все! Хватит! Надо! Отворачиваюсь, вскидываю голову и аккуратно, чтобы не упасть, иду на сцену.
Дойдя до второго пилона, останавливаюсь и встречаюсь с недовольным взглядом женщины неопределенных лет с большими, плотно обтянутыми тканью формами и ярким макияжем
– Вы готовы?! – все также раздраженно спрашивает она.
Не знаю: то ли я так ей не понравилась, то ли это была ее привычная форма общения с претендентками, но я постаралась не зацикливаться на этом, тем более рядом с ней находился приятный мужчина, который поддерживающе улыбался мне, и я кивнула.
Вчерашние сомнения, усталость и апатия не позволили мне продумать линию танца, и я решаю просто полагаться на мое врожденное чувство ритма и импровизировать.
Раздается музыка, я закрываю глаза, пропуская ее под кожу, пропитываясь ей, как земля влагой, и начинаю двигаться, вспоминая некоторые чувственные движения румбы. Сексуально двигая бедрами, трясь о пилон, как об партнера, я отдаюсь танцу, как, наверно, отдаются любовнику – без остатка и не понимаю: в чем причина, когда в середине композиции музыка обрывается.
– Ты раздеваться собираешься?
Краска опаляет мое лицо, ее раздраженный вопрос, словно пощечина, бьет по моему самолюбию, и на какое-то время я теряюсь, несмотря на то что я знаю, что танцевала хорошо. Не понимаю, что я сделала этой мегере?! Почему она так негативно ко мне относится?!
– Раздевайся! – рявкает она снова, и я влетаю в действительность из облаков своих мыслей. Хочется поддаться бараньему упрямству и вместо этого сделать то, что не делала никогда – невоспитанно показать средний палец и, вскинув голову, уйти, но это слишком большая роскошь, когда ты зависим…
Одеревеневшими пальцами я развязываю узел на животе и снимаю тонкую просвечивающуюся кофточку. Все также холодно смотря на стерву, оценивающую мое тело, завожу руки назад и отстегиваю крючки сверкающего бюстгальтера, и кидаю его на пол в прозрачную лужицу. От обнявшей меня прохлады по плечам и груди пробегает озноб, а я все также молча, но грациозно освобождаю себя от одежды.
– Спасибо. До свидания, – заключает она.
– Это означает нет?! – не двигаясь, спрашиваю я, поражаясь откуда-то взявшейся во мне смелости.
«Ася, это точно не ты?! Может, это говорит коньяк, путешествующий в твоей крови?!»
– Да. Вы нам не подходите.
Злость затмевает другие более важные чувства, и я, усмехаясь, с вызовом спрашиваю:
– У меня плохая фигура или я плохо двигаюсь?!
– У тебя отличная фигура и ты сексуально двигаешься, – раздается откуда-то мужской голос, и пока я глазами пытаюсь найти человека, похвалившего меня, слышу его требование: – Расскажи о себе.
Прежде чем ответить, я успеваю подумать: какой невероятный у него голос… Низкий, бархатный, обволакивающий, словно теплая кофта в прохладу, своим очарованием…
Существуют голоса, которые можно слушать бесконечно, в которые можно влюбиться, даже не видя человека. У мужчины, сделавшего мне только что комплимент, именно такой голос, и я, не видя его, только послушно поддаваясь тембру его звучания, пробирающего до мурашек, осознаю, что он запишется в моей подкорке и еще долго будет звучать во мне приятным воспоминанием о его поддержке.
– Я учусь на третьем курсе в университете… – наконец произношу я и замолкаю, увидев вышедшую на свет фигуру и направляющуюся к моим экзаменаторам.