Чернокнижник
Шрифт:
— С вашего позволения, государыня, я отлучился бы в передовое войско и пощупал бы руками, чем конкретно угрожают шведы отечеству, — и Лодья стиснул свой громадный кулак.
— Езжай, молодец, и ежели успеха достигнешь, будешь в нашей милости! — доброжелательно кивнула Елизавета.
Финляндия и Карелия тонули в рождественских снегах. Лагерь шведов находился недалеко от Выборга, у Секкиярви — спустя двести лет этот поселок получил неблагозвучное имя Кондратьево, — в нескольких верстах от прибрежных шхер. Ночью какая-то тень проскользнула между изб и военных шатров, расположенных вокруг них. У дверей вросшей в землю бани стоял часовой, прижав
Навстречу громадной темной фигуре полыхнуло пламя выстрела, но пуля не причинила серьезного вреда вторгшемуся противнику. Страшный удар выбил весь воздух из легких человека, обитавшего в уединенной бане, и он рухнул на замызганный пол. Пришелец с любопытством рассматривал худое моложавое лицо поверженного, с чувственными губами, необычными для мужчины. Человек заходился в приступе кашля, на губах пузырилась кровь.
Поверженный в каком-то сумеречном состоянии видел, как обратились в прах тонкие линзы и рычаги с огромными трудами созданного им прибора, на который он возлагал все свои надежды на славу и богатство. С печальным звоном осколки разлетелись по помещению. Громадная фигура, каковая представлялась ему затуманенной, то в виде человека, то в виде зверя, стоящего на задних лапах, нависла над ним, и он ждал роковой расправы.
Но удара не последовало. Он услышал слова, сказанные твердым голосом:
— Андерс Цельсий, финский климат вреден для тебя, возвращайся в Уппсалу, в свою обсерваторию. Может быть, звезды подскажут тебе, что время, отведенное на завершение твоих земных дел, истекает.
— Северное сияние, оно отклоняет компас… — точно в бреду пробормотал лежащий.
— Знаю, так же как и молния… И это навело тебя на мысль использовать его силу, чтобы выжигать воздух перед солдатами врага?
— Да, — изумленно шепнул лежащий.
— Наш век еще не готов к такому, он еще не сыт более простыми орудиями убийства… Прощай!
И страшный пришелец удалился, пропал.
Наутро к находившемуся при войсках в Выборге фельдмаршалу Петру Ласси явился адъюнкт Лодья, присланный зачем-то из Петербурга и совершавший по какой-то надобности ночную прогулку. Он слегка поклонился и сказал без предисловия:
— Думаю, шведы нынче отойдут, ваша светлость. Полагаю, не следует более опасаться финских колдунов, о которых шли толки в войске.
— Слава богу! — перекрестился фельдмаршал.
— Предполагаю также, что когда доложу об сем матушке, она пожелает поквитаться со шведом. Она обиды без награды не оставляет, — добавил визитер. — Так что готовьтесь к походу в Финляндию на следующий год.
Действительно, случилось так, как он и сказал: шведы после страшного переполоха, поднявшегося ночью у них в лагере, поспешно отошли к прибрежной крепости Фредериксхамн, запершись за ее бастионами. Находившийся в войсках известный астроном Андерс Цельсий немедленно выехал домой, в древнюю шведскую столицу — Уппсалу, где совершил еще несколько славных открытий в тамошнем университете, и три года спустя умер от чахотки. Говорили, что это было следствием сильного ушиба груди, который он получил во время одного из своих научных путешествий. Все, особенно его учитель Карл Линней, очень жалели об этом преждевременно ушедшем таланте.
Когда Лодья явился пред светлые очи царицы, она спросила:
— Ну что, Гаврила,
— Сей муж знаменит ученостью, и я дал ему время для приведения земных дел в порядок. Нам он более не опасен в отличие от учителя его, Линнеуса, для которого сие будет предупреждением. Нет смысла множить смерть паче необходимого, — отвечал возвратившийся адъюнкт.
Елизавета Петровна глубоко задумалась об этих словах.
Вскорости состоялся суд над приспешниками Анны Леопольдовны: Остерманом, Минихом, Левенвольде, Михаилом Головкиным и другими. Все они были приговорены к смерти и помилованы на плахе. Отстраненный от дел Миних отделался ссылкой в Ярославль, остальные уехали на север или в Сибирь. Возможно, что на смягчение их приговора повлиял поступок Лодьи, который новая правительница России взяла себе за образец, решив: не быть православной государыне кровожаднее, нежели закоренелый чернокнижник.
В феврале Елизавета Петровна собралась на коронацию в Москву, туда из Голштинии был выписан малолетний принц Петр Карл Ульрих, ее племянник, который при условии принятия православия становился и ее наследником. Брауншвейгское семейство предполагалось отослать к ним на родину, и готовили уже проездные. Но тут из Берлина пришло послание от короля Фридриха. Он нежно заботился о своей царственной сестре и посоветовал не спускать глаз с Анны Леопольдовны и малолетнего Иоанна Антоновича, чтобы избежать нового переворота. Поэтому семья Антона Ульриха никуда из России не уехала.
Перед самым отъездом в Москву Елизавета разорвала перемирие со шведами, таким образом, своевременно отдалившись от театра военных действий. Летом русские перешли в наступление, и шведская армия была заблокирована в Гельсингфорсе [12] . Левенгаупт отплыл в Стокгольм, его войска капитулировали и были переправлены в Швецию.
Однако «партия шляп», контролировавшая риксдаг, не сдавалась. Левенгаупт был арестован за измену. Реваншисты не желали смириться, словно в них ожил несгибаемый дух Карла XII. Они полагали, что если великий Яков Брюс мертв, а Иван Лесток имеет обязательства перед союзными им французами, то русские им ничем не угрожают, в чем их яростно убеждал и Линнеус.
12
Хельсинки
Елизавета Петровна еще раз вызвала к себе Лодью, остававшегося в Санкт-Петербурге. Правда, он уже получил должность экстраординарного профессора и небольшую квартиру в доходном доме, где смог поселить семью с некоторыми удобствами.
— Господин Лодья, что эти шведы никак не успокоятся? Все хотят они воевать. Уж и не знаю, что поделать? Иван Иванович, — царица кивнула на стоявшего рядом своего лекаря, высокого пятидесятилетнего чернокнижника, — предлагает нам посредничество французов, господина посланника Шетарди.
— Да, я полагаю, что путем взаимных уступок мы с ними замиримся, — сказал ворчливо Лесток.
— Мне уступать шведам ничего не хочется, но ежели мы, как Остерман того хотел, всю Финляндию займем, чаю я, что рассорит это нас насмерть и войну весьма затянет, — заметила Елизавета.
— Его превосходительство великолепный практик, но не ученый муж, потому и предлагает политический способ, — возразил Гавриил.
— А что вы предлагаете, господин академик? — с некоторым пренебрежением спросил лейб-медик.