Чернокнижник
Шрифт:
Однако вскоре наступили темные века, когда место вымерших от эпидемий, голода и резни городских умников заняли деревенские, которые ничем не могли обогатить науку, чернокнижие или иные отрасли умственной человеческой деятельности. В эту эпоху существовал даже официальный запрет на обвинения в колдовстве, ибо для тогдашних правителей была очевидна неспособность их подданных к такому делу.
Наконец, очень нескоро, общество вновь достигло того уровня, когда пытливые умы получили опору для деятельности. Были найдены древние манускрипты, открылись возможности совершить новые шаги. Из громких имен того времени можно назвать, к примеру, многомудрого константинопольского патриарха IX века Иоанна VII Грамматика, яркого представителя неоднозначной эпохи иконоборчества — в Византии чернокнижие не поощрялось, но и не подвергалось гонениям. Или перса XI столетия Омара Хайяма с его трактатом «О всеобщности бытия», посвященным
Но именно с некими действиями Луллия или с его преждевременной гибелью некоторые связывают разразившийся в тот же год в Западной Европе Великий голод [5] , от которого вымерло до четверти одних горожан, а сколько крестьян — никто не считал. Этот голод, а затем и Великая чума в середине XIV века, когда вымерло еще от трети до половины населения, явили собой страшный вызов, на который не могла не стать ответом величайшая концентрация всех возможных усилий на работе по расширению знаний в области чернокнижия. Но эти события поставили вопрос и о высочайшей ответственности чернокнижников за свои поступки, ибо стало ясно, хоть и столь дорогой ценой, к чему могут привести игры с Гаммельнской дудочкой, заманивающей в город крыс, среди которых обязательно найдутся зверьки, пораженные чумными блохами, кем-то более злокозненным предусмотрительно подсаженными…
5
1315–1317 годы.
С другой стороны, некоторые города чума обошла — и люди сведущие понимали, что это не случайность — было кому об этом позаботиться, и значит, работа там велась небесполезно для общества…
Существовала, правда, еще одна точка зрения на эту ужасную катастрофу, распространенная среди ограниченного круга лиц, наиболее осведомленных. Она утверждала, что значительная часть населения Европы к тому времени была уже заражена редкой африканской болезнью, которая проявлялась в виде необычно участившейся проказы, трахомы и других обычных заболеваний Средневековья. И, в конечном счете, все население Европы должно было вымереть. Таков был замысел восточных колдунов, заразивших этой болезнью участников первых крестовых походов — с целью отомстить и прекратить натиск европейцев на ислам. Но чума, вызревшая на крысах, стекавшихся в города, подобно безжалостному садовнику или хирургу, выполола все хоть сколько-нибудь пораженные организмы. И после чудовищной чистки Европа уцелела… Ученые грядущего, изучая унаследованные от предков свойства организмов современных людей Европы, смогут подтвердить или опровергнуть последнюю версию.
В следующем веке, когда континент только оправился от бедствий, хоть и ценою потери значительной части науки и культуры, на Западе прозвучали имена широко известные, и прежде всего немецкие: баденский уроженец, доктор Иоганн Георг Фауст, которому покровительствовал имперский рыцарь Франц фон Зикенген, друг еще одного колдуна — рыцаря Геца фон Берлихингена по прозвищу «Железная рука»; Генрих Корнелиус Агриппа, с его «De incertitudine et vanitate scientiarum» и «De Occulta Philosophia»; отдаленный потомок франкских воинов и этрусских колдунов Козимо Медичи Старый, основатель могущества флорентийских Медичи, породнившихся с королями; наконец, тайный адепт чернокнижия инквизитор Генрих Крамер Инститорис с его «Malleus Maleficarum», уводящим подозрение от подлинных чернокнижников в сторону слабых и беззащитных женщин, на которых и сосредоточились впоследствии усилия германской инквизиции. Католическая церковь, увы, слишком поздно заметив пагубность этого порождения извращенного ума, внесла книгу в список запрещенных. Наоборот, ее высоко оценили англичане, которые в основном ее и переиздавали.
Ведь именно в Англии родились многие подлинные искатели запретного знания, достойные нового великого XVI века и получившие широкую известность как ученые мужи: Френсис Бэкон с его «Novum idolum»; потомок кельтских друидов, валлиец Джон Ди, подытоживший свои исследования в «Monas hieroglyphica», посвященной геометрической магии; Томас Хэрриот, известный изучением магических начал Нового Света. В Лондоне нашли убежище от гнета папской инквизиции и итальянцы — Джироламо Кардано и Джордано Бруно, последователь Луллия, автор «Lampas triginta statuarum», «Camoeracensis Acrotismus», «De innumerabilibus, immenso, et infigurabili» и множества иных трудов.
Однако и на континенте многие известные деятели Просвещения в том великом веке занимались чернокнижием, более или менее успешно: знаменитый Тихо Браге, двадцать лет проводивший исследования звездных миров в городе-обсерватории Ураниборге на острове у берегов Дании, а затем нашедший прибежище в Праге при дворе германского императора Рудольфа II, покровителя чернокнижия, но и там настигнутый и отравленный новым датским королем, приходившимся ему внебрачным сыном; Герард Меркатор, открывший на поверхности Земли сеть магических меридианов, и другие славные мужи…
Словом, чем дальше развивалась человеческая цивилизация, тем глубже становились знания в области чернокнижия, ибо все новые изобретения помогали исследовать все большие участки непознанного как здесь, так и там, за гранью неназываемого. Но одно правило сохранялось незыблемым: их всегда было очень мало, ибо не часто встречаются в одном человеке и прирожденный талант прикоснуться к потустороннему, и достойное этого дара обучение. Гораздо больше людей, желавших сопричастия, оставались усердными адептами.
Были такие и в славянских странах — например, некий пан Твардовский, обитавший на холме возле древнего королевского Кракова и не подвергавшийся особенным преследованиям в католической Польше.
В России же, напротив, хотя чернокнижником был, например, сам царь Иоанн Грозный, и неслучайно — он был потомком византийских императоров, унаследовавшим их тайны, — державший при себе и одного из опасных адептов своей эпохи — Алоизиуса Бомелия, но признание, дозволявшее предаваться этому занятию безнаказанно, наступило только при Петре Великом, для которого в достижении целей любые средства были хороши…
Глава 7. Сообщение
— Итак, одна из целей моего пребывания в Марбурге была с твоей помощью достигнута, — сказал Вольф.
— Так что же это? — спросил Лодья с любопытством, разглядывая старинную рукопись. Латинские строки были очень четкими, рука писавшего их — тверда.
— «Essentia tenebrarum» — «Суть Мрака» — книга, написанная Джордано Бруно в тысяча пятьсот восемьдесят шестом году, когда он пребывал в стенах этого университета. В ту пору он достиг своего наивысшего могущества в тех делах, о которых мы не говорим вслух при непосвященных. Но когда намек о существовании этой рукописи просочился за стены университетской кельи, великому ноланцу пришлось настолько поспешно покинуть пределы Марбурга, что он вынужден был бросить даже необходимое для ремесла волхвования и заклятий. Некоторые предметы и книги уже нельзя было восполнить, и потому, не в силах удовлетворить ожиданий германских князей и пытаясь заработать на жизнь, он и оказался в конце концов в Венеции, откуда и был выдан римской инквизиции на смерть… Рукопись эта считалась утерянной, но я не верил в это, ибо предметы, наделенные такой силой, сами не исчезают, и годами искал ее следы в университетской библиотеке и архиве. Пока не нашел наконец упоминание о старинном монастырском тайнике. И вот я достиг цели! Она не была утрачена во времена Тридцатилетней войны, как многое другое, и я обнаружил эту рукопись! Она — само великолепие! Каждое слово исполнено смысла, каждая латинская фраза полна пугающих истин — пугающих, даже я не стесняюсь этого слова! — Вольф нежно погладил старинный кодекс. — Я смогу с ее помощью достигнуть гораздо большего, чем прежде, и уже кое-чего достиг, стоя на плечах у этого исполина, используя то, что обнаружил в иных его творениях!
— Я рад, что вам улыбнулась удача, учитель. Но умоляю вас не принимать бечевку с камнем, брошенную во тьму, за поводок, на котором можно вытянуть оттуда кого угодно и повелевать им! — сказал Лодья, и голос его стал серьезен. — Я не хотел бы, чтобы вы повторили злосчастную судьбу доктора Фауста.
— Да, ты прав, мой друг! — отвечал престарелый чернокнижник, сбавляя пафос. — Но я уже миновал те года, когда готов был прозакладывать душу за переменчивые приманки нашего мира. А вечной жизни, увы, я знаю, достичь не удалось никому из посвященных, сколь бы могущественны они ни были. Оно и к лучшему, ибо достигни такого кто-нибудь из магов древности, кто знает, насколько тщательно выпалывал бы он ростки возможного соперничества?