Черняев 1983
Шрифт:
Я, естественно, объяснял им, что вопрос трудный, деликатный, у него много сложных аспектов. А про себя думал - не выйдет у вас, дорогие товарищи.
Сегодня встречался с Клэнси. Героический человек. Ослеп, но полон мужества и энергии создать объединенную, новую компартию в Австралии. Обласкал я его, приободрил. И думаю, можем мы ему помочь - через ВЦСПС, главным образом. Однако, весь этот «объективный» процесс концентрации левых сил рухнет, как только не станет Клэнси.
Собираюсь на днях пойти в отпуск, в Пушкино, наверно. Даже боязно как-то уходить в физическое одиночество и пробовать себя после всего, что случилось, на лыжную и бассейновую
29 декабря 83 г.
Нахожусь в Пушкино. Погода мокрая, лыж не получилось.
Приезжал на Пленум. В новом помещении специально для этой цели: встроено в казаковский дом напротив Свердловского зала. Хрусталь, белый мрамор, палевое дерево, кресла пост-модерн. Видимо, наследие Павлова, который ходил там вчера уже отставником и, должно быть, легко отделался: его бы в самый раз из партии попросить.
Андропов не был. Прислал свое выступление, которое было роздано. И, что хорошо, что именно так сделали, в отличие от одного, помню, Пленума при Брежневе, когда выступление роздали, но попросили всех молчать, что оратор отсутствовал, и в газетах дело представлено так, будто он был.
Очень спокойный, серьезный текст, вновь подтверждающий «новую эпоху», и только
– о внутренних делах. А дела, видно, сдвинулись, но только-только. Это можно определить и по выступлениям. «Спектр» выступавших был более широким, чем обычно. Как правило, самоотчеты и обязательства секретарей обкомов и министров, которые, кстати, с подачи Гришина, выступавшего первым, по-прежнему считали необходимым информировать Пленум ЦК, что «товарищ Андропов Юрий Владимирович - Генеральный секретарь Центрального Комитета коммунистической партии Советского союза, Председатель президиума Верховного совета СССР». Только Горбачев, Тихонов (их выступления - тоже новшество - по крайней мере за последние 10 лет) и директора заводов, а также доярка отошли от этой «нормы» и называли Андропова просто товарищем Андроповым или Юрием Владимировичем. Впрочем, персональный восхвалений почти не было (опять за исключением Гришина и еще Багирова, наследника Алиева в Баку). Но - и это очень хорошо воспринималось - желали Ю.В. скорейшего выздоровления под аплодисменты.
Опять же со времен Брежнева осталась «традиция» вставать, хлопая, когда в президиуме появляется Политбюро. Как школьники - в классе. И наоборот: утрачена, к сожалению, хорошая партийная традиция - не хлопать после выступления каждого, как в театре или на торжественном заседании. Это тоже, кажется, возникло при Брежневе, и то не сразу, а примерно, с начала 70-ых годов, когда появилось выражение «и лично» и начался квази-культ Леонида Ильича.
Откровенно говоря, для меня было неожиданным избрание Соломенцева и Воротникова членами Политбюро, хотя первое - логично в нынешней ситуации ужесточения контроля за партийными нравами (вернее - «непартийным поведением» должностных лиц), а второе - просто хорошо для России. Воротников, говорят, мужик умный и самостоятельный, хотя и не очень церемонный.
Чебриков - в кандидаты члена ПБ - тоже понятно. Об этом я слышал и до Пленума, так же как об избрании Лигачева Секретарем ЦК. Это, кстати, значит, что Капитонова окончательно отстраняют от кадровых дел.
Выступления Горбачева и Тихонова были «по делу», без трепа, без демагогии и хвастовства, с конкретными идеями экономического и другого свойства. И это - тоже явление новое, т.е. давно при Брежневе забытое. Вообще на Пленуме, хотя и мало было нового по- существу, но начисто, пожалуй, отсутствовал дух дворцового
Были яркие выступления, свидетельствующие, что кадры у нас есть, способные хорошо делать свое дело. Особенно мне запомнился молодой и красивый директор Магнитки, секретарь Камчатского обкома, Чечено-Ингушский секретарь.
Арбатов все время со мной советовался о его трех идеях, о которых он мне говорил в Барвихе, когда я у него был в гостях:
– О соглашении по зерну. Андропов прочитал, передал на заключение Патоличеву и тот завалил бесповоротно.
– Проект нового заявления Андропова по ракетам. Показал мне его, у меня возникли частные замечания, но вообще - это выход. Андропов прочитал и «разослал» в МИД, в Генштаб, Блатову, Александрову, сообщив им, что это - произведение Арбатова, т.е. внес «личностный» момент в отношение этих читателей к тексту. Пока, говорит Арбатов, реакция у большинства такая: не примут ведь американцы! Своего мнения по существу предложений они еще не сообщили Андропову, кроме, кажется, Андрея, который, конечно, возмущен.
– Проект для избирательной речи пока еще не представил.
Арбатов совсем не расстроен, даже бодр и весел. Пусть, говорит, даже ничего не пройдет. Я свое дело сделал и незамеченным в этом отношении не останусь. Иначе говоря, и его меньше интересует суть дела, реальные последствия его собственных инициатив, не это для него главное. Главное - обозначить своевременно «свое присутствие» в большой политике. Он мыслит себя категориями государственными. Даже свои сугубо личные дела он считает естественным решать на уровне Черненко, а не на уровне, скажем, Чазова, если речь идет о медицине.
Загладин (виделись в перерыве на второй день) был замкнут в себе. Оживился только, когда к нему подошел Прибытков (помощник Черненко) и просил заготовить странички две для какого-то выступления или официальной бумаги. Он-то понимает, что сейчас не время для внешнеполитических инициатив, хотя тогда, на совещании замов у Б.Н., он отстаивал те же идеи, что в проекте Арбатова. Но ни сам он, ни тем более Б.Н., с ними никуда не пошли.
Заметил я, что почти ни слова никем не было сказано об идеологии и культуре. Впрочем, Андропов упомянул об идеологии, как об одном из средств выполнения и перевыполнения плана.
Заезжал на работу. Рыкин успел сообщить, что мне уже поручено выступать докладчиком на партсобрании по итогам Пленума.
Говорил вечером с Карэном: о всяких делах по службе за эти недели, о Пономареве, которого он застал как раз после заседания, где его опять обошли (в членстве ПБ), и как он, на глазах, овладел собой и опять настроился на активность, как ни в чем не бывало. Жалко его по-человечески, но с другой стороны, - не за что его «вознаграждать» повышением в члены Политбюро, те более - не для чего: дело от этого ничего не выиграет.
С увлечением читаю Андрэ Моруа «От Монтеня до Арагона» и Юрия Левитанского.
Послесловие к 1983 году.
«Том», посвященный этому году, - с нынешней точки зрения - выглядит более «личностным», чем другие. По большей части речь идет о переживаниях автора дневника, его недовольстве службой, которую он нес в качестве зам. зава Международным отделом ЦК КПСС, - и в особенности - о неприязни и почти сплошном несогласии со своим непосредственным начальником Б.Н. Пономаревым.