Черные алмазы
Шрифт:
Кому открыть прежде других, что она счастлива, безмерно счастлива, что она возрождается к жизни, что она обрела свободу?
На столе лежала визитная карточка Арпада.
Эвелина велела заложить карету, дала лакею записку с адресом и отправилась с визитом к семейству Белени.
Они жили неблизко, на окраине Парижа, где до сих пор еще сохранились одноэтажные дома.
Вдова Белени предпочитала жить в одноэтажных домах. Ее собственный дом — тот, что пошел с молотка, — тоже был одноэтажным.
Кроме того, у этих домов было и еще одно преимущество.
В каком бы большом городе они ни останавливались с концертами или давать уроки, мать Арпада всегда старалась отыскать квартиру с кухней, чтобы готовить самой и столоваться дома вместе с сыном. Дабы не ускользнул он от материнского ока, не попал в разгульную компанию, что неизбежно при жизни в гостиницах.
Конечно, вдова готовила все сама, и Арпад искусству любого кулинара предпочитал стряпню своей матери; нельзя было оказать ему более дурную услугу, чем пригласить на званый обед. И где только это представлялось возможным, Арпад отклонял приглашения, утверждая, что не может есть нигде, кроме дома, — ему-де гомеопатами предписано лечебное питание.
Не мог же он так прямо и заявить приглашавшим его знатным особам, что он им очень признателен, но матушка приготовила дома фасоль со свиными ушками, а это блюдо он не променяет ни на какие лакомства.
Кучеру и лакею Эвелины пришлось изрядно потрудиться, прежде чем они где-то в районе Монмартра отыскали улицу, на которой поселилось семейство Белени.
Эвелина велела кучеру остановиться на перекрестке: в начале улицы она вышла из кареты и в сопровождении лакея пешком отправилась разыскивать нужный дом.
В одном из неказистых строений, задняя сторона которого выходила в сад, вдова Белени снимала две небольшие комнаты, отделенные друг от друга кухней.
Какая-то служанка, стиравшая белье во дворе, показала Эвелине комнату, которую занимал молодой господин.
Эвелина тихонько прошла на кухню и заметила, что дверь из комнаты, окнами выходящей во двор, тотчас же приоткрылась, оставив ровно такую щель, какая вполне достаточна для любопытных женских глаз.
Это, очевидно, матери Арпада не терпелось узнать, кто явился с визитом к сыну.
Эвелина на цыпочках проскользнула к другой двери и бесшумно вошла.
Она хотела сделать Арпаду сюрприз.
В комнате музыканта было на удивление красиво и уютно. Во всем чувствовалась заботливая материнская рука. Стол и стены украшали подарки знатных почитателей таланта: кубки, искусная резьба, старинное оружие, великолепные картины; на окнах цветы, в шкафу — со вкусом подобранная библиотека.
Мать намеренно обставила комнату так, чтобы сын любил бывать дома.
Рояль, взятый напрокат, был из лучших образцов фирмы Эрарди; он и сейчас стоял открытый.
А у рояля сидел Арпад, спиной к инструменту, и что-то рисовал за маленьким столиком.
Пианист рисует?
У каждого артиста обычно бывают такие причуды: знаменитый художник истязает своих соседей пиликаньем на скрипке; превосходный музыкант кропает вирши, а мастер писать романы исправно переводит мрамор или слоновую кость, вырезая нелепые фигуры.
Но что же рисует Арпад?
Эвелина подкралась к нему сзади. Однако шелест шелкового платья все же выдал ее; Арпад вздрогнул и тотчас испуганно спрятал рисунок в ящик стола. Эвелина едва успела заметить, что это был чей-то портрет.
— Ах, это вы? — смущенно пробормотал Арпад. — А я думал, мама.
— Ага! Вы опять занимаетесь чем-то недозволенным. Мама, наверное, не разрешает вам рисовать. И что за причуды? Пианист тратит время на мазню. А что вы рисуете?
— Ах, ерунда. Цветок.
Как он лукавит! Ведь это был портрет.
— Так дайте мне этот цветок.
— Не могу.
— Но если это всего лишь цветок!..
— Все равно не дам.
— Ну, полно, не сердитесь на меня. Предложите мне хотя бы сесть.
Все-таки Арпад досадовал на нее.
Что за нужда была так пугать его? В другое время он был бы ей очень рад.
Но неудачный приход нарушил всю гармонию. Спрятанный портрет не был изображением Эвелины.
— Ну, сядьте же рядом, а то можно подумать, что вы меня боитесь. Видите ли, я ждала, что сегодня вы сами ко мне заглянете и поделитесь впечатлениями о моей вчерашней игре. Но раз вы не явились, я сама пришла к вам. Так что же вы молчите? Скажите наконец, что я плохо пела.
— Очень плохо, — неохотно ответил Арпад. — Вы деградируете, вы все забыли. Я краснел за вас перед публикой! А ваша игра! Мне казалось, что я в театре марионеток.
— Я была совершенно не в настроении. И к тому же семейный разлад зашел так далеко, что я окончательно рассталась с Каульманом.
— Но даже Каульман, какой он ни на есть, — еще недостаточная причина для того, чтобы фальшивить, и вы могли бы разойтись с ним, не выпадая из такта. Пусть господин Каульман сидит на своих миллионах. Да вы и до сих пор уделяли ему не слишком много внимания.
Арпад не знал о катастрофе, постигшей Каульмана. Слух об этом еще не достиг Монмартра.
— И потом не следовало купаться в цветах, коли уж вы так скверно пели!
В душе Эвелины была задета самая чувствительная струна: ее обидели несправедливо.
Едва сдерживая слезы, она принялась оправдываться.
— Но ведь не я же велела бросать эти венки!
— Значит, кто-то из ваших поклонников. Какой-нибудь одержимый князь. Здесь все связано одно с другим. Быть красивой, плохо петь и получать цветы: три греха вместе, такой букет миру еще никогда не удавалось разрознить.
— Пусть так, порицайте, браните меня, мой старый ворчливый ментор! Что во мне еще дурного?