Черные алмазы

Йокаи Мор

— Я полагала, — смущенно проговорила мадам, — что мои доходы актрисы и господин Каульман…

Язвительная усмешка на губах священника заставила ее замолчать. Шамуэль продолжал:

— Со всем этим покончено! Мы узнали из полученной сегодня телеграммы, что зять князя обратился в суд по делу о взятии его под опеку, и его прошение удовлетворено. Под попечительство несомненно попадут и бондаварские акции, записанные на вас.

— И пусть попадают! — легкомысленно заявила дама.

— Ну, тут можно бы еще судиться. Но вот беда более серьезная. Другой телеграммой нам сообщили, что на прошлой неделе взрыпад взорвал бондаварскую шахту.

— И шахту господина Беренда? — вскрикнула Эвелина. Священник удивленно взглянул на нее и продолжал, не спуская глаз с лица женщины.

— Его шахту — нет! Зато акционерная

шахта погибла окончательно. И, кроме того, в телеграмме сказано, что в шахте начался пожар и погасить его невозможно.

Священник прочел в обращенных к небу очах Эвелины страстную молитву: «Хвала господу! Хоть Беренда миновала чаша сия!»

— Теперь возникает очень большая опасность, — продолжал аббат. — Вы, вероятно, слыхали, каких блестящих успехов достиг Каульман в финансовом мире благодаря бондаварской операции. Миллионы, вложенные в реальные ценности и десятикратно возросшие как предмет биржевой игры, повисли в воздухе. Однако такая катастрофа, которая, возможно, еще и поправима, — может быть, пожар в шахте удастся погасить, — в данный момент является оружием в руках противника, достаточно сильным для того, чтобы разорить Каульмана. Взорвавшаяся шахта — это одновременно и взрывной заряд, подложенный под нас противной биржевой партией. Мощь финансового магната заключается не в тех миллионах, что хранятся в его стальном сейфе, а в миллиардах, которые он может выгрести из кубышек других людей: в его кредите. Неожиданное падение цен на акции, и все эти тайники захлопнутся перед ним, и тогда растает все, что хранится под замком у него самого; если только он не сбежит, захватив из собственной кассы все, что можно удержать в пригоршнях. Каульман сейчас именно в таком положении. Еше сегодня к нему со всех сторон угодливо тянутся руки, предлагая сотни миллионов, а завтра — один лишь выкрик, и столько же рук забарабанят в его ворога, требуя возвратить вклады. Выкрикнуть эти слова или промолчать теперь зависит только от одного человека. Этот человек — князь Вальдемар Зондерсгайн. Он сейчас в Париже, он приехал сегодня. Вполне вероятно, что через своих тайных агентов он узнал о бондаварской катастрофе раньше, чем проинформировали Каульмана местные управляющие, которые, очевидно, преуменьшают опасность. В руках князя Зондерсгайна находится судьба Каульмана, да — не скрою — и моя тоже. Я подсказал Каульману одно крайне важное дело. Завтра намечено выбросить на парижский и брюссельский денежный рынки церковный заем, основанный Каульманом, что могло бы, пожалуй, повлечь за собой новый поворот мировой истории. Если князь Вальдемар воспользуется бондаварской катастрофой и вмешается, все исчезнет, как сон. Стоит ему появиться на бирже и выкрикнуть: «Акции Каульмана шестьдесят ниже пари», — и мы пропали. Если же он промолчит, блестяще разработанный план увенчается полным успехом, и тогда вся эта бондаварская неприятность обратится в столь незначительное происшествие, что на мировом рынке никто не обратит на него внимания. Теперь-то вы понимаете, какой волшебной силой обладает одно-единственное ваше слово и что вы можете сделать, если замолвите словечко князю Вальдемару?

Эвелина лишь молча покачала головой, прижав к губам указательный палец. Воплощенный ангел молчания.

— Как? Вы отказываетесь? — воскликнул господин аббат, впадая в священный гнев. — Вы не задумались над тем, что достижение высокой цели обойдется вам всего лишь в одно слово? Вы допустите, чтобы пал священный престол, дозволите безбожникам водрузить над Ватиканом красное знамя на место поверженного креста, сбросить статуи святых с пьедесталов — и все это единственно в угоду женской прихоти?

Эвелина вскинула руки, словно решаясь на борьбу со злым великаном, и обреченно воскликнула:

— Не могу я говорить с этим человеком!

Шамуэля вконец обозлила подобная жеманность. Аббат решил, что уж если ему не удастся уговорить эту женщину, то, по крайней мере, он чувствительно оскорбит ее.

С этим намерением он взял свою шляпу и, заложив руки за спину, с холодной насмешкой обратился к Эвелине:

— Я не в состоянии понять вашей антипатии. Ведь князь Зондерсгайн во всех отношениях не хуже тех господ, которых вы до сих пор привечали.

Услышав оскорбление, Эвелина горячо схватила руку священника и в неудержимом, самозабвенном порыве воскликнула:

— О

сударь! Ведь я непорочна!

Священник изумленно уставился на Эвелину. Повернутое в сторону пылающее лицо, изменившееся от огорчения, целомудренно потупленный взор, равно как и детские слезы, свидетельствовали о правдивости ее слов.

Священник глубоко вздохнул.

Он почувствовал, как все его величие и слава обращаются в дым перед этим словом.

Ведь эта добродетель выше Замка святого Ангела! [173] Женщина с «talon rouge» [174] на ногах и с миртовым венком на голове.

173

Резиденция главы католической церкви.

174

Красный каблук (франц.). Туфли с красными каблуками — мода, распространенная среди французской аристократии. Здесь в переносном смысле: символ легкомысленного образа жизни.

Куртизанка и девственница.

И в этот момент священник лучше, чем когда-либо, понял загадочный смысл изречения: женщина — это сфинкс.

Священник почувствовал, как одно это слово сразило его.

Даже Саула не сильнее поразил гром.

Ему открылось, что все значительное, недостижимое, о чем только может мечтать мужчина, — почести, величие, власть, мировая слава, — дым и прах в сравнении с той высотой, с какой сейчас снисходит к нему эта женщина.

Она поклялась в верности мужу, в угоду ему носила на лице своем раскрашенную маску модной дамы и смогла сохранить под ней румянец целомудрия.

У него исчезло желание свергать ее с этой высоты.

— Эвелина! — с кроткой серьезностью начал Шамуэль. — То, что вы мне открыли сейчас, навеки заточает меня в келью. Хорошо! Я удаляюсь туда. Вы развеяли мои призрачные мечты о мирском величии. Я больше не тешу себя никакими грезами. Вы сказали: «Я еще дева!» Хорошо, так будьте «девицей» и в глазах других. Французские законы не признают браков, не заключенных гражданскими властями. Ваш брак с Феликсом Каульманом в этой стране недействителен и может быть опротестован. Здесь вы девица Эва Дирмак, только и всего. Вы можете сказать господину Каульману, что узнали об этом от меня. Я дал ему совет так поступить с вами. А теперь я вновь удаляюсь к себе в монастырь искать примирения с богом.

Эва Дирмак бросилась на колени к ногам священника, покрывая поцелуями его руки и орошая их слезами.

— Возложите мне руку на голову! — рыдая, воскликнула девушка. — Благословите меня, отец мой!

Священник, отступя на шаг, поднял руку.

— О дочь моя! Над твоей головой всегда простерта незримая длань. Пусть она вечно хранит тебя.

И аббат Шамуэль удалился. Каульмана он даже ни о чем не известил. Он купил железнодорожный билет и вскоре затворился в тихой обители.

Свет больше о нем не слышал.

Муж и мужчина

Феликс тем временем спешил встретиться с князем.

Он не остался на бирже до вечера, когда без лишних церемоний мог повидать князя с глазу на глаз на паркете, а сам нанес ему визит.

Вальдемар не заставил его долго ждать в приемной; финансовые магнаты имеют обыкновение уважать себе равных, по крайней мере, внешне.

Банкир принял его в своем кабинете.

— О! Князь работает? — с подчеркнутой любезностью заговорил Каульман, весьма удивленный тем, что столь сановный муж способен собственноручно разрезать страницы книги и красным и синим карандашом подчеркивать заинтересовавшие его строки.

Князь отложил брошюру, которую держал в руке, и предложил Феликсу сесть.

— Я только что узнал, господин князь, о вашем прибытии в Париж и поспешил первым нанести вам визит.

И я как раз был занят вами.

Феликс отлично понял загадочную улыбку, которой князь сопроводил эту фразу.

— В таком случае я появился в штаб-квартире противника с белым флагом парламентера.

Князь подумал: «Знаю я этот флаг — вышитый носовой платок с меткой «Э» на уголке».

— Враждующие державы, стоящие выше нас, и те приходили к примирению, — начал Феликс, — и становились союзниками, когда у них возникали общие интересы.