Черные береты
Шрифт:
5
«Я видел парусника».
Записка была без подписи, почерк незнаком, но остановить заколотившееся сердце и спокойно вспомнить, перебрать в памяти каждого бойца отряда Андрей не мог.
«Я видел парусника».
Кто-то из друзей вышел на убийц Зиты. Только бы не спугнули, подождали, когда он выберется отсюда. Выбраться из тюрьмы… Как же она не вовремя!
«Я видел парусника».
Музыка, всколыхнувшая боль. Клочок бумажки, как книга воспоминаний. Записку незаметно передал Арнольд Константинович. Старый капитан, не поднимая глаз, прошел в его камеру, дотронулся до топчана, коснулся стен и молча вышел. «Не стыдись, Арнольд
Но вся политика показалась ерундой, когда прочел неизвестно когда оставленную капитаном записку. Он не забыт! Мир не захлопнулся вместе с тюремной дверью, за ней продолжают происходить события, касающиеся непосредственно его, командира ОМОНа. Бывшего командира, но это роли не играет. Это даже лучше, что он не командир. Погоны не давят, долг службы не требует. Он – свободен. Свободен в выборе своего мщения.
Прилег на топчан, но не лежалось. Замотал круги в четырех углах, потом заштриховал их по диагоналям. Кому повезло? Щеглу? Но брать банду он должен сам. Сам. Но что же ему предъявят в Риге? Обвинить, впрочем, могут в чем угодно. Единственное же отступление от закона, если положить руку на сердце, было у них в самом начале работы отряда. Это когда они взяли перекупщиков водки. Пригнали их «КамАЗ» на Рижское взморье и заставили этой водкой вымыть всю машину. Но на большее, чем превышение полномочий, это не тянет. Откуда взялись бандитизм и убийства? Да, поначалу они, дураки, лихачили, но постепенно реальность заставила блюсти букву закона пуще глаза. Знали, что вся полиция Латвии поставлена на слежку ОМОНа, на контроле каждый шаг и каждое слово. Тогда-то и родилась «Березовая роща» против тех, кто не стал изменять присяге и остался верен Конституции СССР, отменив приказы рижского начальства.
Но при любом раскладе сейчас-то он служит на территории России! Почему она отдает своих офицеров иностранному теперь уже государству? Латышей понять можно, они делают свое дело, но как же нужно не считаться с интересами своего государства, России! Как можно так лебезить и пресмыкаться, неужели Советский Союз стоит уже на таких коленях, что какая-то Латвия диктует свои условия? И что будет тогда со страной дальше? Заискивающие никогда не станут сильными и самостоятельными. И кого взяли еще, кроме них с Сергеем Парфеновым? А если бы все это легло на плечи Зиты?
Андрей замер посреди камеры, испугавшись собственной мысли: неужели лучше, что Зиту теперь ничего это не потревожит? «Нет-нет», – Андрей сжал голову руками. Тысячу, миллион раз, никогда «нет». Хотя этот арест стал бы для нее большим ударом…
Звякнули ключи. Опытно, без перебора, сразу отыскался нужный. Тарасевич облегченно повернулся к дверям – чей-то приход освободил его от необходимости до конца додумывать ситуацию с Зитой.
Вошел Пшеничный. Как и утром, повторяя себя, прошелся по камере, дотронулся до топчана, провел рукой по стене.
– Кто? – поторопился тихо спросить Андрей, боясь, что капитан также, как накануне, молча выйдет.
– Багрянцев, – поняв, что интересует Тарасевича, так же тихо и однозначно ответил Пшеничный.
Мишка? Мишка! Мишка, стервец. Победа! Этот не упустит. Он сшибет все паруса и реи. Теперь можно и в тюрьму. Хоть в Моабит. Спасибо, Арнольд Константинович. Радовался ли кто из узников когда-нибудь твоему появлению? Но Мишка, Мишка! Откуда он свалился? И сразу – в десятку!
– Он просил еще передать на словах, что будет ждать тебя у въезда на аэродром. Будь готов.
Андрей, сдерживая волнение, ничего не переспросил и не доуточнил – расспросы ни к чему, капитан и так говорит уже слишком много.
– Да, – Арнольд Константинович задержался у выхода. – Хочу чтобы ты знал: вчера я написал рапорт на увольнение в запас. Я не желаю быть начальником тюрьмы, в которую сажают таких, как ты. Прощай. Удачи вам.
Широки плечи у капитана – чтобы выйти, надо открывать дверь полностью. Поэтому долго смотрел на Пшеничного Андрей, виновато улыбаясь. Рапорт капитана – это поступок. А то, что он сделал сейчас – должностное преступление. Что значит было пойти на него человеку, тридцать лет верному своему долгу и присяге? Вот времена…
А Мишка… Что же он задумал? Капитан сказал: «Удачи вам». Значит, надо выстроить всю цепочку, попробовать предугадать его мысли, возможные действия.
В аэропорт его, конечно, повезут в милицейском «воронке». Там… Нет, надо начинать раньше. С этой камеры. Сюда войдут представители латышской полиции, наденут наручники. Наручники будут, это вне всякого сомнения. В тюремном дворе сажают в «воронок». Один латыш сядет рядом с водителем, двое с ним.
Так, теперь дорога в аэропорт. При въезде на поле постовой из транспортной милиции остановит машину для проверки документов. Мишка ждет именно в этом месте. Значит, ему надо, чтобы машина остановилась. Налет? Спокойнее, просчитаем все другое…
А что другое? К тому же Мишка – спецназовец, а не дипломат, он приучен к делу, он нацелен «на взятие», а не «отмывание». А если неудача? Знает ли он, на что идет? Может, остановить его, попытаться самому выбраться? А как самому? Если посадят в самолет, то – все. В лучшем случае вот такая же камера на несколько лет. Но за что? Да еще в то время, когда найден «парусник». Убийцы будут разгуливать на свободе, а он, отдавший родине все, садись на баланду? Чтобы лет через десять-пятнадцать перед ним расшаркивались: ах, извините, время было такое сумбурное, заполитизированное, мы ошиблись.
Не извинит. Если Мишка все просчитал и поможет освободиться – он скажет ему только спасибо. А тот должен просчитать все случайности. Только бы ни в какой степени не вмешивал в это дело ОМОН. Такую жертву он принять не сможет. Отряд – это его жизнь, это и память о Зите. Первые удостоверения омоновцев выписаны ее рукой, первый семейный вечер в отряде организовала и провела она – откуда только решимость и способности появились. Просто очень хотела помочь ему поставить отряд на ноги…
– Тарасевич Андрей Леонидович? – наверное, специально с ужасным акцентом спросил у него один из рослых латышей, когда конвойные вывели его к желто-грязному милицейскому «уазику».
– Старший лейтенант Тарасевич Андрей Леонидович, – презрительно оглядев новоявленного иностранца, поправил Андрей.
Однако латыш не оскорбился, хотя усмешкой дал понять: посмотрим, как станешь себя вести через несколько часов в Риге. Достал из «дипломата» двое наручников.
Теперь Андрею предстояло самое главное: не дать приковать себя к сопровождающему. Быстро, насколько это не могло вызвать подозрений, протянул вперед обе руки. И лишь только щелкнул замок, пошел к машине. Вторые наручники пусть держат для аэродрома. Когда поведут к самолету. Если поведут. И надо сесть на лавку, которая по ходу открытия двери. Сама дверь без ручки, вернее, ручка у старшего, только он может вставлять ее в паз и открывать замок. Мишка достал такую же? Спасибо, Арнольд Константиныч. Не дать приковать себя к охране.