«Черные кабинеты» История российской перлюстрации. XVIII - начало XX века
Шрифт:
В годы Первой мировой войны независимо от создания официальной военной цензуры «черные кабинеты» продолжали свою деятельность. Два чиновника секретной части – Н.В. Яблочков из Петербурга и Э.К. Зиверт из Киева – были призваны в армию, но на их должности набрали новых сотрудников. 15 августа 1914 года был назначен военным цензором служивший в Варшаве В.Ф. Курганов. Военными цензорами стали также не причастные к перлюстрации А.Ф. Аракин и К.Р. фон Гартман 667 . С августа 1915 года, после освобождения великого князя Николая Николаевича от поста главнокомандующего русской армией и перевода его на должность наместника Кавказа, резко возросла активность перлюстрационного пункта в Тифлисе. В связи с наступлением немецкой армии и потерей Варшавы руководитель «черного кабинета» А.Ф. Шлиттер и его сотрудники 22 июля 1915 года выехали из города. 25 августа, после командировок в Киев и Харьков, Шлиттер приступил к «занятиям» в Петрограде. Его сотрудники Й.-Г. Вальдман, В.В. Гузендер и М.Ф. Шульц были направлены в Киев, Б.Ф. Курганов – в Москву, а Нейман и Л.К. Стоббе – в Одессу. Четырех сторожей перевели в Москву 668 . В дальнейшем Шлиттера также направляли в командировки. Например, с 1 августа по 1 ноября 1916 года он находился в Одессе в связи с болезнью старшего цензора Ф.Б. Гольмблата 669 .
667
ГАРФ.
668
ГАРФ. Ф. 102. Оп. 267. Д. 42. Л. 130–131; ЦГИА СПб. Ф. 1543. Оп. 6. Д. 1611. Л. 52–53.
669
ЦГИА СПб. Ф. 1543. Оп. 6. Д. 1611. Л. 60–60 об., 67, 82.
Руководство «черных кабинетов» почти до конца существования Российской империи продолжало выдвигать планы по расширению и активизации их деятельности. Летом 1915 года М.Г. Мардарьев подготовил краткую записку о необходимости выделить 720 руб. в год, чтобы привлечь трех новых лиц из числа служащих Петроградского почтамта во исполнение указания «относительно улучшения и улучшения Особого отдела в Петрограде» 670 .
Характерен также доклад Мардарьева от 21 июля (копия доклада датирована 22 июля) 1916 года. В нем предлагалось расширить досмотр дипломатической корреспонденции, «как внутренней (донесения и сообщения пребывающих в России иностранных консулов и их агентов), так и в особенности заграничной (переписка посольств и миссий), не исключая и такой дипломатической корреспонденции, каковая пересылается в двойных “запломбированных” и закрытых на замки мешках, а иногда даже в запаянных металлических ящиках, вложенных в эти мешки». Для реализации данного плана было бы необходимо иметь лиц, знающих кроме европейских языков также японский, китайский, персидский, арабский, турецкий, румынский, «маньчжурские и славянские наречия», «специалистов по дешифровке и для технической части (вскрытие мешков и ящиков)». Проводить такую расширенную перлюстрацию предлагалось в Петрограде, Москве, Киеве, Одессе, Тифлисе и Варшаве (после ее освобождения). Приобретение фотоаппаратов с принадлежностями и необходимых инструментов должно было обойтись в 2 тыс. руб. Содержание личного состава потребовало бы 8–10 тыс. руб. в месяц. По предположению Мардарьева, появление «такого досмотра» дало бы возможность сообщить членам комиссий Государственной думы «совершенно доверительно» о существовании досмотра дипломатической корреспонденции и тем самым прекратить запросы в Думе о перлюстрации. Записка была доложена товарищу министра внутренних дел А.В. Степанову и директору ДП А.Т. Васильеву. В результате 14 декабря 1916 года было принято решение вопрос «ввиду военного времени и действия военной цензуры <…> оставить без дальнейшего движения» 671 .
670
РГИА. Ф. 1289. Оп. 21. Д. 278. Л. 51.
671
ГАРФ. Ф. 102. Оп. 267. Д. 42. Л. 126–127; Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1001. Л. 113.
Таким образом, на деле, кроме некоторого увеличения финансовых расходов, система перлюстрации не была реформирована. На своих постах оставались до марта 1917 года В.М. Яблочков и К.Ф. Зиверт. Не были созданы новые «черные кабинеты», а в практике работы существующих не произошло серьезных изменений. С другой стороны, в ситуации министерской чехарды в годы Первой мировой войны началось нарушение строгих традиций, связанных с охраной тайны перлюстрации. 5 сентября 1915 года пакет с перлюстрацией не был принят секретарем министра внутренних дел ввиду его отсутствия, а курьеру было указано передать пакет товарищу министра князю В.М. Волконскому. В результате курьер вернул пакет старшему цензору М.Г. Мардарьеву. Михаил Георгиевич 8 сентября писал министру князю Н.Б. Щербатову, что «не имея на то распоряжения Вашего Сиятельства, я оставлял пакеты у себя, каковые, за четыре дня, имею честь представить…» 672 . При последнем министре внутренних дел Российской империи А.Д. Протопопове впервые не министр, а его секретарь по распоряжению начальника вскрыл традиционный утренний конверт из службы перлюстрации 673 . Все это вместе отражало нараставший кризис политической системы в целом.
672
ГАРФ. Ф. 102. Оп. 267. Д. 40. Л. 169.
673
Там же. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1000. Л. 73.
Любое дело, как известно, требует денег, денег и еще раз денег. Секретное дело требует денег еще больше. Не были исключением и «черные кабинеты». Секретные расходы на содержание «черных кабинетов» включали ряд статей: негласное содержание чиновников перлюстрации, вознаграждение в конце года, прибавки в связи с пятилетними выслугами, негласные пенсии чиновникам цензуры, их вдовам и детям; «стипендии» на воспитание и обучение детей; единовременные выплаты за «особые услуги», на командировки, канцелярские расходы; денежные награды чинам цензуры и косвенным участникам (почтово-телеграфным чиновникам, оказывавшим содействие в проведении перлюстрации) к Рождеству и к празднику Пасхи (обычно раз в два года) и т. п. Денежные премии к Рождеству выдавались из сэкономленных сумм ежегодных расходов и поэтому были небольшими. В число косвенных участников входили почт-директора, их помощники, начальники почтовых округов и почтовых контор, экспедиторы и почтово-телеграфные чиновники. Кстати, суммы наград косвенным участникам в целом были довольно значительными. Например, в 1908 году на раздачу наградных сорока двум чиновникам цензуры иностранных газет и журналов и двадцати четырем нижним служителям (сторожам) было запланировано 8050 руб., а начальникам почтовых округов, контор и другим косвенным участникам – 9900 руб. 674
674
Там же. Ф. 102. Оп. 267. Д. 42. Л. 12, 13.
Эти затраты на столь нужную государству деятельность всегда имели формулировку «на известное Его Величеству употребление». Так, в 1799 году Почтовый департамент получил на секретные расходы 27 тыс. руб. 675 К концу 1821 года на секретное употребление по почтовой части отпускалось всего 53 745 руб. и 300 талеров в год. Из них дирекции Петербургского почтамта выделяли 17 050 руб. и 300 талеров, распределявшихся следующим образом: 10 тыс. руб. шло Петербургскому почтамту, 3 тыс. – финляндскому почт-директору, 2450 руб. – по четырем повелениям дополнительно для чиновников секретной части (400 руб. оставались без употребления), 1600 руб. ассигнациями и 300 талеров (последние
675
РГИА. Ф. 1289. Оп. 1. Д. 112. Л. 34.
Но, как отмечал А.Н. Голицын в записке Александру I, на деле перлюстрация проводилась только в Петербургском, Московском, Литовском почтамтах, а также в Брестской и Радзивиловской пограничных конторах. При докладе императору 18 декабря 1821 года князь Голицын просил впредь отпускать на секретное употребление 53 350 руб., распределяя их следующим образом: Петербургскому почтамту – 27 050 руб. (на 5 тыс. руб. больше, чем было утверждено 26 ноября 1821 года), включая 3 тыс. руб. финляндскому почт-директору; Московскому почтамту – 12 тыс. руб., Литовскому – 14 300 руб., в том числе Брестской пограничной конторе – 225 руб. и Радзивиловской – 100 руб. в год. Из этих цифр видно, что перлюстрация в пограничных конторах в значительной мере потеряла свое значение.
Одновременно Голицын предложил в дальнейшем прекратить открытое требование сумм на секретное употребление по почтовой части, а отпускать их из почтовых доходов «на известное употребление». Эти предложения были одобрены Александром I с вводом их в действие с 1 января 1822 года 676 . Для еще более надежного сохранения тайны 12 июля 1824 года император утвердил предложение Голицына, чтобы на рескрипты о выделении почтамтам сумм на перлюстрацию даты выставлялись разные, «одно после другого, для выдачи сих рескриптов и производства отпуска денег по ним не вдруг, но через некоторое время; ибо с сих рескриптов обязываюсь я сообщать копии и министру финансов для сведения его об употреблении сих денег из почтовых доходов» 677 .
676
ГАРФ. Ф. 1467. Оп. 1. Д. 1002. Л. 115–116 об.; РГИА. Ф. 1284. Оп. 241. Д. 237. Л. 7, 10–10 об.
677
РГИА. Ф. 1284. Оп. 241. Д. 237. Л. 28, 38.
Такая практика продолжалась и при Николае I. Для организации «черного кабинета» в Тобольске в 1826 году были предусмотрены единовременные расходы в 7375 руб. Из них 4500 руб. – четырем чиновникам в виде подъемных, 1500 руб. – на обустройство секретной экспедиции и 1375 руб. – «единовременно на заготовление массы для перлюстрации и других материалов». Кроме того, поскольку гласные оклады этих чиновников были «крайне ограничены и даже недостаточны для содержания в Сибири», предусматривалось выдавать им дополнительно 2350 руб.: старшему – 750, его помощнику – 600 и двум младшим – по 500 руб. В результате на 1827 год было отпущено на секретные расходы по перлюстрации 59 725 руб., в том числе Санкт-Петербургскому почтамту – 24 050 руб., Московскому – 12 тыс. руб., Литовскому – 14 300 руб., Финляндскому – 3 тыс. руб., Сибирскому – 5 тыс. и «на изготовление потребных материалов» – 1375 руб. 678
678
Там же. Л. 61–63 об.
В связи с созданием новых перлюстрационных пунктов в 1830-е годы расходы на «черные кабинеты» значительно выросли. 10 января 1837 года Николай I утвердил смету на 1837 год в размере 75 050 руб. Из них Санкт-Петербургскому почтамту выделялось 24 050 руб., Московскому – 17 тыс. руб., Финляндскому – 3 тыс. руб.; почтовым конторам: Виленской (в 1832 году Литовский почтамт был преобразован в Виленскую почтовую контору) – 14 300 руб., Тобольской – 5 тыс. руб., Томской и Иркутской – по 3 тыс. руб., А.Ф. Маснеру в Константинополе – 3500 руб. и помощнику радзивиловского почтмейстера – 2200 руб. При выписывании рескриптов почему-то было добавлено 300 руб., так что общая сумма составила 75 350 руб. 679 На 1838 год расход снизился до 64 350 руб., поскольку были закрыты «черные кабинеты» в Тобольске, Томске и Иркутске. Но уже 9 января 1838 года император утвердил дополнительный расход в размере 1500 руб. из секретных сумм радзивиловскому почтмейстеру С.Д. Шаржинскому, который «почти с каждой почтой присылает выписки» 680 . На 1839 год было отпущено 68 850 руб. – за счет добавки Санкт-Петербургскому почтамту 3 тыс. руб. 681
679
Там же. Д. 239. Л. 1–1 об.
680
Там же. Л. 15–15 об., 19–19 об.
681
Там же. Л. 63–63 об.
На 1840 год секретные расходы были исчислены не в ассигнациях, а серебром и составили 19 672 руб. По тогдашнему курсу это равнялось тем же 68 852 руб. 682 В дальнейшем расходы продолжали расти. На 1841 год было отпущено 24 729 руб. серебром, т. е. 86 551,5 руб. ассигнациями; на 1842 год – 26 516 руб. серебром, т. е. 92 806 руб. ассигнациями. В последнем случае в расходы было включено 686 руб. серебром (2401 руб. ассигнациями) – секретное жалованье чиновника перлюстрации в Киеве К.Ф. Блюма, которое ранее выплачивалось из других «особых Высочайше предоставленных сумм». Это означает, что приведенные мной показатели расходов за предшествующие годы могут быть неполными 683 . С 1843 года вместо ассигнаций появились кредитные билеты, обеспеченные золотом и серебром. На 1843 год было отпущено 77 256 руб., на 1844-й – 78 666 руб., на 1845–1847 годы – по 78 166 руб. серебром. С 1843 года в эту сумму включалось и содержание чиновников для осмотра почтовых мест и станций 684 . В 1848–1854 годах на «секретное употребление по почтовой части» выделялось 79 170 руб. серебром в год, в 1855–1856 годах – 81 170 руб. 685
682
Там же. Д. 240. Л. 1–1 об.
683
Там же. Л. 48, 67–67 об.
684
Там же. Д. 241. Л. 1, 30, 55–55 об., 59, 74.
685
Там же. Д. 242. Л. 1–1 об., 48–48 об., 91; Д.243. Л. 1, 23, 47, 57, 87; Д. 244. Л. 2.