Чёрные крылья зиккурата
Шрифт:
Виверна пошла в атаку первой. Она изогнула шею и дохнула пламенем. Валькирия с поворотом ушла в сторону, но пламя прошло по левой руке — Церера заметила, что она висит неподвижно. Значит, валькирия будет воевать одной рукой.
Новый плевок пламени — воительница снова ушла в сторону, но не перекатом, что сэкономило бы время и позволило отойти дальше, а в полный рост.
— Это же бойня, — услышала она женский голос из соседней ложи.
— Это и интересно, — ответили из-за занавесок.
Виверн изогнул шею и попытался цапнуть противницу зубами. Зубы
Виверна попробовала крови и теперь её было не остановить. Валькирия попыталась перейти в наступление, но, нанеся всего два удара, была вынуждена отступить. Теперь она была стеснена в движениях ещё больше. Виверн переступил с ноги на ногу и, ударив лапой, покатил валькирию по песку. Прижав её к земле, он взгромоздился сверху, и Церера попрощалась со своей неожиданной фавориткой, а заодно и с парой тысяч монет — но что-то изменилось.
Слева от неё в воздухе промелькнула чёрная тень. Маркус приземлился на ноги как кошка и раньше, чем виверн успел обернуться, полоснул его мечом по крылу — он-то знал, как драться с подобными тварями. Виверн завизжал и отскочил в сторону. Зрители ахнули и затаили дыхание. Иногда кто-то из аристократов нарушал правила, чтобы защитить свою ставку, как Сант совсем недавно, но только так, чтобы нарушения не заметил никто.
Маркус дождался, пока виверн повернётся к нему мордой. Когда же это произошло, он молнией бросился вперёд и всадил меч в жёлтый, широко открытый, глаз. Виверн оглушительно завизжал. Маркус выдернул клинок и с размаху отрубил ящеру голову. В этом не было необходимости — тот уже был мёртв.
Подняв за перепончатое ухо здоровенную голову, он двинулся к императорской ложе. Бросил её на землю перед балконом и низко поклонился, не отводя взгляда от императрицы. Церера видела, что лицо императора побагровело от ярости.
— Вы нарушили правила, — сказал он то, что и без того было очевидно, но императрица тут же дёрнула его за рукав, принуждая замолчать.
— Лишь потому, что хотел преподнести этот дар вашим императорским величествам сам. Ведь я достоин этого не меньше, чем безродная рабыня.
Церера закатила глаза.
— Спасибо, — сказала она негромко, когда Маркус вернулся на своё место.
— Не хотел, чтобы твоя ставка пропала, — сказал Маркус и прильнул губами к её руке.
От Маркуса соблазнительно пахло кровью, потом и дамасской сталью. Он улыбался одной половиной рта, как кот после обеда. И всё же его обаяние не могло обмануть гетеру — Клемента понимала, что оказалась в этом бою так же случайно, как и императрица.
Глава 3. Встреча
Сант хрустнул яблоком, а когда обнаружил, что Маркус поворачивает голову к нему, сделал вид, что внимательно рассматривает надкушенный фрукт.
— Пошло, — заявил Кэнсорин и, взяв в руки кубок с вином, покачал его, а затем посмотрел на просвет.
— Просто ты привык нюхать кровь связанных рабов, — ответил Маркус. Он всё ещё тяжело дышал, но не желал показывать, что реакция товарищей задела его. «Друзьями» Маркус этих людей никогда не называл, хотя и знал их очень, очень давно.
Он скинул с плеч перепачканный кровью камзол и вытер вспотевшее лицо батистовым рукавом. Теперь, когда бой подошёл к концу, ему больше не хотелось находиться здесь, среди них.
Маркус взял с подноса рабыни кувшин с вином и сделал несколько крупных глотков прямо из него. Отставил в сторону и снова подошёл к парапету, под которым недавно свершился бой.
Валькирию уносили на носилках. Глаза её были закрыты, а пепельные волосы разметались по соломенному тюфяку — абсолютно неуместному, если бы кто-то спросил патриция.
Маркус не знал, чем так привлекло его это существо. Он ходил на арену, потому что сюда ходили все, не чувствуя вкуса чужих побед. Вместе со всеми пил вино и проигрывал деньги на закрытых патрицианских вечерах. Маркусу было душно здесь — сколько он помнил себя. И эта странная валькирия стала первым в его жизни существом, чьи когти прорвались сквозь марево нескончаемого римского дня, в котором он тлел на солнце и бесконечно умирал. Она стала наваждением, и, увидев её в первый раз, Маркус понял, что придёт и будет смотреть ещё. Теперь он ходил на Арену только ради неё. Вот уже четырнадцать дней.
«Я хочу её себе», — подумал Маркус. Мысль родилась внезапно, как и все мысли, которые он обычно воплощал в жизнь. В это мгновение Маркусу было абсолютно всё равно, что воительница ни жива, ни мертва. Что денег у патриция давно уже едва хватает на то, чтобы раздавать долги, а галантерейщик третью неделю работает на него в кредит. Маркусу было всё равно, что скажут люди, когда увидят рядом с ним северянку-рабыню, валькирию — уже не девочку, каких предпочитали заводить аристократы, а взрослую воительницу со шрамами на плечах.
Маркус увидел эти шрамы, и внизу живота завибрировала дрожь, при мысли о том, как он мог бы коснуться их. Провести кончиками пальцев, исследуя один за другим.
Обычно если Маркус чего-то хотел, он мгновенно приводил это желание в жизнь, и потому, резко развернувшись на каблуках, подхватил камзол и сообщил остальным гостям:
— Я хочу прогуляться. Ложа в вашем распоряжении, а меня можете не ждать.
Двое патрициев переглянулись между собой.
— Я, пожалуй, пройдусь с тобой, — сказал Сант.
— И я, — поддержал Кэнсорин.
— А я уж точно не останусь здесь одна, — Клемента в мгновение ока соскочила со своей скамьи.
Маркус закатил глаза, но промолчал. Он всё равно не знал, куда собирается идти и что будет делать теперь.
Все вчетвером они вышли в коридор, серпантином оплетавший трибуны по окружности, и медленно стали спускаться вниз.
— На днях будем играть у меня, — сказал Сант задумчиво, оглядываясь по сторонам, — Кто придёт?
— Я уезжаю, — равнодушно ответил Кэнсорин.