Черные Мантии
Шрифт:
– Пригласите его, – машинально ответила Жюли.
Тут же следом за камеристкой появился барон Шварц. За последние три дня он очень изменился; он постарел, но внешне выглядел совершенно спокойным.
– Новости! – произнес он, окинув тревожным угрюмым взором молодых людей, собравшихся в комнате его жены. – Странные! Пышные похороны. Сегодня ночью убита графиня Корона.
– Графиня Корона! Убита! – эхом откликнулась баронесса, словно ее потрясенное сознание с трудом улавливало смысл слов мужа.
– Красивая женщина! И несчастная, – произнес банкир.
И явно намереваясь нанести удар, без перехода добавил:
– Господин
И заключил на ухо жене:
– Мы просто поддались панике. Но сегодня я как никогда уверен в себе!
– А о графине Корона, – начала Жюли, – что слышно?..
– Черные Мантии, – оборвал ее барон, снова принимаясь изъясняться телеграфным стилем. – Дом окружен, улица Сент-Элизабет.
– Со стороны улицы Сен-Мартен? – быстро уточнил Мишель.
– Именно, – ответил господин Шварц, и, исполнив замысловатый пируэт, направился к двери. – Некто Брюно.
– Что я говорил! – воскликнул Мишель, рванувшись, сам не зная почему, вслед за банкиром.
Эдме и Морис подхватили теряющую сознание баронессу. Мишель, не замечая состояния матери, продолжал:
– Случай пришел мне на помощь… Я дал указания агентам…
– Замечательно! – не оборачиваясь, с порога бросил Шварц. – Ловушка готова. Ни одна мышь не выскользнет из обоих домов. Разве только трехлапая. Господин Матье.
Обернувшись, Мишель увидел, как мать повисла на руках Мориса и Эдме. Он бросился к ней, но она с ужасом оттолкнула его.
– Андре Мэйнотт – твой отец! – прошептала она; глаза ее закрылись.
Мишеля словно громом поразило; не говоря ни слова, он бросился вон из комнаты.
Он мчался как сумасшедший по улицам, не представляя, каким образом он станет прорываться через полицейские посты, окружившие жилище его отца. У ворот Сен-Мартен кто-то окликнул его по имени.
Это был Трехлапый в своей корзине, запряженной, как обычно, собакой. Похоже, он был в превосходном настроении. На лице его, напоминавшем застывшую маску, играла улыбка, правда, тщательно скрытая топорщившейся во все стороны небритой щетиной.
– Я только что был у вас, господин Мишель, – произнес он, – хотел поговорить о вашем соседе Брюно. Если кто-то беспокоится о нем, то передайте тому человеку, что свидание, назначенное на сегодняшний вечер, состоится. Скажите также, что шкатулка находится в надежных руках, да, та самая шкатулка, которую вы не сумели уберечь. А сейчас прощайте, молодой человек! И мой вам совет: когда выходите из тюрьмы, смотрите под ноги, а то чего доброго в капкан угодите!
VII
СТАВКИ СДЕЛАНЫ
Королева Лампион была настоящей красавицей. Софи Пистон, любовница Пиклюса, и чувствительная Сапажу, дама грез Кокотта, были миленькими очаровашками: так, как они пили абсент, могли вкушать нектар только ангелы. А еще была Рикетт, умевшая чрезвычайно грациозно вскидывать ножку в танце, Капораль, дымившая, словно печная труба, и Ребекка, постоянно беременная вещами, краденными в окрестных лавках. Все они были дорогими девочками, потому что наряду с красотой, этим даром богов, они обладали немалыми талантами, которые, как известно, приобретаются учением. Но Мазагран затмевала всех своих соперниц.
Мазагран была на коне. После болезни она облысела, зато сохранила все зубы, и когда ярчайшие румяна толстым слоем покрывали ее смуглые щеки, она как нечего делать могла вскружить голову кому угодно. И вот эта чаровница расставила нежные силки на тропе пылкого Симилора.
Увы! Сюжет заставляет нас двигаться дальше. От Мазагран у нас останется лишь улыбка, ибо наш путь лежит не в храм наслаждений, но в добропорядочный трактир «Срезанный колос».
Те, к кому на кладбище были обращены слова: «В полдень», «Ставка», – уже были на своих местах: стояли вокруг бильярдного стола или сидели на набитых соломой банкетках. Небезызвестный нам Эшалот дымил как паровоз, напоминая покойного государственного секретаря Шамийара. Любители погонять шары по зеленому сукну развлекались тем, что пытались делать это одной рукой, прикрутив к ней ремнем кий. Поистине каждую минуту в этих незаметных людях открывался новый талант, и в этом было их очарование.
Эшалоту очень хотелось присоединиться к игрокам, но тяжелая куртка и Саладен стесняли его движения. Заметим, что куртку он не снимал никогда, ибо рубашку прачка давным-давно оставила себе в уплату за ее стирку. Наконец он не выдержал, повесил Саладена на гвоздь, засучил рукава, подоткнул фартук и ринулся в бой. От его ударов шары градом сыпались в лузу. Но тут королева Лампион просунула в дверь бильярдной свое багровое лицо и произнесла:
– Господин Матье ждет вас!
Игроки мгновенно оставили кии, зрители повскакали с мест, Эшалот, употребляя его собственное выражение, вновь впрягся в Саладена, а Симилор в последний раз одарил пламенным взором Мазагран. Все были готовы исполнить любое приказание Трехлапого.
Господин Матье не любил ждать.
Сейчас он, привалившись к стене, сидел на столе в одной из задних комнат трактира. По словам тех господ, которым довелось беседовать с ним на равных, то есть на высоте привычного человеческого роста, Трехлапый имел вид весьма внушительный и, несмотря на свое увечье, держался с поистине королевским достоинством. Его боялись и им восхищались; этот исковерканный Ришелье темного царства внушал младшим офицерам и солдатам своей армии безграничное почтение.
Все вошли и молча встали вокруг. Каждый исподтишка разглядывал это окаменевшее лицо, поросшее клочковатой щетиной. Только женщины, рискуя вызвать буйную вспышку гнева, осмеливались приближаться к нему. Впрочем, всем было известно его необычайное пристрастие к женскому полу. Господин Матье нежно любил женщин. Слухи, ходившие о его любовных похождениях, немало способствовали его славе. На кокетство вошедших дам он отвечал снисходительной улыбкой. Подобное выражение лица бывает у кукольных злодеев в балаганчиках Гиньоля. Но кукла в натуральную величину – это уже страшно.
– Сегодня утром Фаншетта заработала свое перо, – хмуро произнес он.
– Допрыгалась! – раздались приглушенные голоса.
– А правда ли, мой миленький Трехлапый, – слащавым голосом спросила Софи Пистон, – что ты был добрым другом этой графини?
Лицо калеки передернулось. Тоном, не терпящим пререканий, он заявил:
– Мало ли с какими женщинами я был знаком!
Он развернул лист бумаги и спросил:
– Все ли здесь?
– Все, – прозвучало в ответ.
– День настал! – торжественно произнес господин Матье. Это сообщение не заключало в себе ничего необычного, ибо полчаса назад часы пробили полдень; однако все присутствующие восприняли его как большую новость. Собравшиеся оживились: