Черные Мантии
Шрифт:
– Вы производите слишком много шума, господа; тот, кто ждет нас здесь, никогда ничего не скажет, если поймет, что я не один.
– Куда вы нас ведете? – нарочито спокойным голосом спросил советник.
– Должен вас предупредить, что я вооружен, – отнюдь не бесстрастно добавил бывший комиссар полиции.
– У меня нет оружия, – сказал Андре, и продолжил, отвечая на вопрос советника: – Я веду вас к раскрытию истины, относящейся к преступлению, по которому вы некогда вынесли приговор, и преступлению совсем недавнему, которым вам предстоит заниматься завтра.
– Вы были осуждены по обвинению в первом, и обвиняетесь во втором, – прошептал советник.
– Особняк барона Шварца окружен вашими агентами, – медленно произнес Андре. – У меня нет ни возможности, ни желания бежать.
Ответа не последовало. Все двинулись дальше. Чиновники старались ступать как можно тише.
Мы наверняка где-нибудь упомянули о том, что в роскошных конторах барона Шварца, расположенных на первом этаже особняка и окнами выходивших на улицу Энгиен, имелись свои расходные и приходные кассы. Мы вынуждены говорить о них во множественном числе, ибо в доме размещались конторы различных отделений банкирского дома Шварца. Пресловутый сейф, стоящий в кассе на антресолях, именовался главной или центральной кассой; он поистине был душой, вобравшей в себя все, что огромное тело банка сумело накопить в результате различных операций.
Здесь, под неусыпным надзором способного и надежного человека, а именно господина Шампиона, хранилась наличность банкира Шварца. «Способный» отнюдь не значит «умный»; скорее, это понятие означает некое специальное качество, проявляющееся исключительно при стечении определенных обстоятельств. Впрочем, во всем Париже не было лучшего, а главное, более подходящего для данной должности бухгалтера, нежели господин Шампион. За последние дни к содержимому сейфа прибавились огромные поступления от неких операций, молниеносно произведенных банкиром; причина столь внезапного накопления наличных денег для господина Шампиона пока оставалась тайной.
Коридор, где двигались наши три молчаливых спутника, упирался в тщательно запертую двойную дверь, о которой не было упомянуто достославным Шампионом в его блистательной поэме, прочитанной в омнибусе, только потому, что этой дверью пользовался исключительно господин Шварц. У Андре Мэйнотта были ключи от обоих замков, и он последовательно отпер их. Вокруг по-прежнему царила тишина.
Все трое осторожно вошли; дверь за ними захлопнулась, и они оказались в кромешной тьме.
Я подчеркиваю, что именно в кромешной, ибо еще господин Шампион говорил, что окна антресольного этажа закрывались сплошными железными ставнями. Однако здесь темнота явно была не вечной: в воздухе пахло свечным воском, что означало, что в помещении кто-то побывал.
Андре Мэйнотт по крайней мере был в этом уверен. Найдя руки своих компаньонов, он выразительно пожал их, давая понять, что они у цели. Затем он один двинулся вперед. Следующая дверь вела в комнату, описанную господином Шампионом: там, охраняемый бдительным оком главного бухгалтера, стоял знаменитый сейф, сыгравший столь важную роль в начале нашего рассказа. Однако нам до сих пор так и не удавалось его увидеть. Раньше сюда вела всего одна дверь, теперь же путь к сейфу преграждала еще и стальная решетка, установленная во время достославных событий, стремительное развитие которых потребовало сего дополнительного фортификационного сооружения.
Комната была просторна, но с низким потолком. Она одновременно служила спальней юному рассыльному, тому самому, кто соблазнился несравненными прелестями Мазагран; каждый вечер молодой человек со вздохом водружал свою постель на железный сундук с деньгами. Направо и налево были расположены комнаты господина и госпожи Шампион.
Андре нащупал проход между решетчатыми створками, проскользнул в него, и оттолкнув от себя обе створки, захлопнул стальную дверь. В тишине раздался звонкий лязг железа.
– Отлично! – шепнул Андре. – Ловушка захлопнулась.
– Темно словно в печной трубе.
Последние слова были сказаны голосом Трехлапого, словно тот разговаривал с самим собой.
Бывший комиссар полиции и советник остались стоять возле железной решетки. Они больше не узнавали голоса человека, приведшего их сюда.
Трехлапый закашлялся, задвигался и внезапно произнес:
– Да откликнитесь же вы, если вы уже здесь, не изображайте покойника. Я не собираюсь играть с вами в прятки, патрон!
– Я здесь, – глухо донеслось из глубины комнаты, – но черт нас всех побери! Я попался в капкан, словно волк!
– Какой капкан? – спросил Трехлапый. – Разве у вас нет железной боевой рукавицы?
Разумеется, обоим свидетелям не нужно было напоминать о внимательности и осторожности. Однако при слове «рукавица» они невольно подались вперед.
– Мне что-то послышалось, – мгновенно забеспокоился голос в глубине комнаты.
Но в темноте уже отчетливо слышалось шуршание, производимое ползущем по паркету человеком. Трехлапый двигался на голос, тот же продолжал:
Рукавица на мне, но она-то меня и держит… этот мерзавец Брюно подложил мне свинью. Конечно, это он поставил у меня на дороге эту девицу. Негодяй отличный кузнец; он упрятал в боевую рукавицу ловушку для дураков… каждый раз, когда я хочу вытащить руку, в нее впиваются сотни иголок и ранят меня до костей!
– Ну и ну! – ухмыльнулся Трехлапый, продолжая шумно двигаться, – так, значит, это вы оказались дураком!
Вместо ответа прозвучало замысловатое ругательство, ясно выражавшее весь гнев и всю боль говорившего.
– Зато остальное идет как по маслу, – продолжал калека. – Там, наверху, танцуют, нужные нам сплетни уже у всех на устах… Ну, как там ваши иголки?
– Если бы я мог, я бы отрезал себе руку, – заскрежетал зубами Лекок.
Для этого нужен настоящий мастер, – холодно заметил Трехлапый, – и хороший инструмент… Наша механика крутится как изнутри, так и снаружи: юная Эдме Лебер, трое наших молодых людей… собственно, вот и все!
– А что слышно о Брюно? – спросил Лекок.
– Ничего. Что до него, то вам следовало бы купить его, сколько бы он ни запросил.