Шрифт:
Глава 1
Ту-ту, ту-ту… ту-ту, ту-ту — мерно стучали колеса поезда по рельсам. Я на секунду вынырнул из сна, привычно быстро оглядевшись по сторонам. Все было спокойно. Люди спали. Кто-то нервно вскрикивал время от времени, с соседней лежанки раздавался мерный храп, в дальнем углу явно курили в небольшое окошко — чуть тянуло табачным дымом через весь вагон в мою сторону. В печурках потрескивали дрова, но их жара не хватало, чтобы обогреть все пространство вокруг. А летние ночи бывают прохладными.
В теплушке висел
Чуть поежившись спросонья, я перевернулся на другой бок и плотнее укутался в полушубок из нестриженой овчины — часть моего зимнего обмундирования, выданного еще весной. И пусть уже июнь месяц на дворе, но кто же по доброй воле откажется от столь шикарной вещи? Вот и пер полушубок с собой, надеясь, что в будущем он еще пригодится. Впрочем, такой рачительный был не я один. Почти все бойцы корпуса считали, что надо брать, что дают, и дареному коню в зубы не смотрят. Уральцы выполнили свое обещание — снабдили корпус всем необходимым, от исподнего белья до новеньких танков. А дальше уже наше дело, как распорядиться столь щедрым даром.
Сон постепенно вновь начал брать свое. До рассвета оставалось еще пара часов, и я намеревался провести их с пользой — то есть хорошенько выспаться!
Ту-ту, ту-ту, — убаюкивал привычный перестук, — ту-ту, ту-ту…
И вдруг внезапно звук резко изменился.
Жутко, раздирая душу на тысячу осколков, завыли сирены! Самолеты пронеслись где-то сверху. Не узнать их было невозможно — «Юнкерсы» — пикирующие бомбардировщики, а сирены на них — настоящие иерихонские трубы, действующие от набегающего потока воздуха. Выли они оглушительно и страшно, заставляя мгновенно поддаваться панике.
И тут же звучные, как раскаты грома, взрывы бомб и словно удары отбойника — несколько пулеметных очередей.
— Воздух! Боевая тревога! Воздух, воздух! — заорал дневальный тонким нервным голосом. И люди тут же посыпались с нар, как картошка из мешка, заспанные, непонимающие, что вокруг происходит, растерянные.
Состав издал длинный протяжный гудок и резко затормозил. Бойцы пытались ухватиться за первое, что попадалось под руку, чтобы сохранить равновесие, но многие все же упали. Вокруг раздались возмущенные крики, кому-то отдавили руки, а те, кто упал неудачно, стонали от боли.
Не дожидаясь, пока состав окончательно остановится на месте, двери теплушки начали открывать, и как только створки чуть разошлись в стороны, красноармейцы один за другим выпрыгивали из вагона и искали укрытие на местности.
Я успел влезать в сапоги, натянув их на голые ноги, но о том, чтобы нормально одеться и речи идти не могло. Так и запрыгал по вагону в шароварах и белой нательной рубахе — благо успел схватить ремень, с надетой на него кобурой и пристегнутым ножом в ножнах, потом попытался было найти своих, но не тут-то было — меня попросту выдавили наружу, еще повезло, что я не упал, а спрыгнул, удачно приземлившись на землю.
Дело осложнял тот факт, что на улице было еще темно, и остановились мы в случайном месте, вовсе не предназначенном для погрузки-выгрузки. Я буквально скатился по крутому склону и влетел в густые колючие кусты, оцарапав себе руки и шею. Без портянок ноги неимоверно натирало кожей новеньких хромовых сапог. Рядом со мной, тяжело дыша, бежали почти невидимые в темноте бойцы. Лиц разглядеть я не мог, но судя по матерным выражениям, вырывающимся из их уст, это были не мои ребята.
Нужно отбежать от состава хотя бы метров на пятьдесят-сто и залечь в первой попавшейся естественной яме или овраге — тогда, даже если бомбардировка продолжится, шанс, что не накроет.
За что-то зацепившись на бегу, я покатился кубарем, едва не свернув шею, и в итоге оказался там, куда и стремился — в неглубокой яме, на дне которой оказалось легкое болотце, и даже лягушка квакнула, с негодованием уставившись на меня. Впрочем, она тут же ускакала прочь, не дожидаясь, пока незваный гость покинет ее территорию.
Взрывы бомб пошли волной. Раз, два, три, четыре, пять…
Лишь бы пилот в темноте ошибся, не разглядел состав, тогда шанс есть. Иначе техника будет уничтожена, и удастся ли что-то восстановить после — бог весть.
Рядом со мной шлепнулся в яму неизвестный красноармеец с винтовкой в руках. Был он молод, чумаз, лопоух, перепуган и одет так же нелепо, как и я.
— Тьфу ты, вонь какая! — он врезался лицом в болотную жижу, едва не задохнулся от запаха и попытался покинуть нашу уютную яму, но я услышал звук моторов, заходящих на второй круг, и, схватив бойца за ремень, бесцеремонно втянул обратно.
— Сиди тут! — рявкнул я при этом. — А лучше лежи, и башку прикрой руками!
— Чего раскомандовался-то? — набычился лопоухий, но тут землю тряхнуло так, что зубы застучали друг о друга, и все желание болтать мгновенно пропало.
Парень рухнул плашмя прямо в лужу, и исходящая оттуда вонь его уже совершенно не волновала.
Уши мгновенно заложило, и я чуть приоткрыл рот, чтобы слух восстановился.
Дьявол! Бомбят прицельно — явно знают, где стоит состав. И светлеть постепенно начинает. Еще четверть часа, и конец.
И тут, словно боги услышали мои молитвы, в воздухе добавились новые звуки, близкие и родные моему сердцу, спутать которые я бы не смог ни с чем.
— «Яки» пошли! — радостно пояснил я своему соседу по луже. — Наши!
Застрекотали пулеметы, и немецкие бомбардировщики пустились наутек. Странно, что у них не оказалось прикрытия, но, видно, план был прост — быстрый налет, сброс боезапаса и мгновенное отступление. И, надо признать, врагу это практически удалось сделать. Но и наши не оплошали.
Лопоухий высунулся из ямы и пытался рассмотреть хоть что-то в черном небе, которое время от времени освещалось, расцвеченное трассирующими пулями.
— Смотри, смотри! — завопил он, радостно потрясая кулаками. — Одного зацепили!