Черные ножи 2
Шрифт:
Майор, к слову, обещал написать на нас с Перепрыгой представление к награждению за проявленную доблесть и отвагу, но сделал ли он это, я не знал. Время шло, дни сменяли дни, а награждать меня никто не собирался. Это было даже к лучшему, я и так вызывал удивление, когда приходилось привинтить к форме орден. Благо, объяснять подробности всем подряд я был не обязан, более того, делать этого я категорически не имел права, на все вопросы отделываясь стандартной отговоркой — «за исполнение служебного долга» и точка, без подробностей. А орденскую книжку, которое я получил к «Ордену Красного Знамени» стояло абстрактное: «Образцовое исполнение воинского долга». В довесок к именному
Награды мне отвалили, надо признать, знатные. Разумеется, меня так и не посвятили во все подробности, лишь намекнули, что я своими действиями помог раскрыть глубоко законспирированную в нашем тылу вражескую диверсионную сеть. Из слов Зальцмана я сделал собственные выводы, уж не знаю, насколько они получились точными, но я прикинул в голове и понял, что раскрутив цепочку, взяли еще многих. Точнее сказать, челябинская ячейка была не самой основной, отсюда потянулись ниточки во все стороны. За это и орден, и пистолет от Берии. Иначе, слишком много чести для простого пацана.
Впрочем, подробности мне и не были нужны, я радовался уже тому факту, что лично ко мне претензий у органов не оказалось. И на том, как говорится, огромное спасибо!
Более встретиться с Исааком Моисеевичем мне не довелось. 1 мая 1943 года всех добровольцев привели к присяге, а 9 мая мы дали клятву выполнить народный Наказ. К тому времени я почти закончил двухмесячные курсы для среднего комсостава, и вскоре стал самым младшим по возрасту, получившим звание младшего лейтенанта.
Итак, время тянулось медленно, до фронта отсюда было далеко. Я знакомился с новыми условиями существования, но большую часть времени проводил в ожидании приказов и мелком ремонте нашей боевой машины.
Мой экипаж: водитель-механик Евсюков — лучший мехвод из всех, кого я знал; стрелком-радистом был назначен мой бывший бригадир Корякин, но он не роптал, несмотря на «балластную» роль — уже то, что его, наконец, направили на фронт, делало Петра Михайловича довольным жизнью; и мощный Казаков, исполняющий функции заряжающего — тут его физическая сила пришлась в самый раз. Я же, как командир экипажа, совмещал так же роль наводчика. Четыре танкиста без собаки.
Еще в Челябинске, когда наш экипаж только сформировали, и я, со свежими погонами младлея подошел к выстроившимся перед танком бойцам, с которыми прежде работал, причем в подчиненном положении. Признаюсь, в первую секунду мне было дико неудобно. И главное — возраст! Я был слишком юн, чтобы меня воспринимали всерьез. И это казалось неодолимой преградой для нормального течения службы.
— Товарищи красноармейцы… — сказал я и запнулся, не зная, как продолжить.
— Товарищ младший лейтенант! — обычно немногословный Казаков шагнул вперед. — Разрешите обратиться?
— Отставить! — автоматически скомандовал я. Строй незыблем, выходить без команды из строя никто права не имеет. Это мне вбили в подсознание еще в военном училище в далеком будущем. Я все понимал, военные мы здесь всего пару месяцев, но невольно рявкнул на более старшего по возрасту товарища.
Казаков встал обратно в строй, и я помедлил, обвел взглядом экипаж, и только потом сказал:
— Разрешаю!
Казаков начал говорить, но голос его был уже не настолько уверенным:
— От лица товарищей хочу заявить, что мы все будем горды служить под вашим командованием! — голос его чуть дрогнул от волнения. — Мы знаем вас и по честной работе в цеху, — кивок в сторону Корякина, — и по испытаниям на полигоне, — еще кивок, теперь в сторону Евсюкова, — да и герой вы известный, и в газетах про вас пишут, и орденами награждают… — тут я промолчал, чуть покосившись на свой орден. — В общем, не боись, товарищ командир, будем выполнять твои приказы беспрекословно!
Корякин и Евсюков, чуть улыбаясь, но соблюдая субординацию, промолчали, лишь кивнули, подтверждая все вышесказанное. Приняли меня, значит. Посчитали, что достоин быть первым среди них. Что же, спасибо, постараюсь не подвести…
И с тех пор, как танк, который собирали специально для нашей четверки на заводе, сгрузили с платформы в Кубинке, все трое членов моего экипажа днем и ночью что-то подкручивали, дорабатывали, доводили до ума. Я им помогал в меру своих сил, и интересовался время от времени, не требуется ли что-то из деталей. Ремонт-бригаде мои орлы не доверяли, стараясь сделать все своими руками. Ну, и господь с ними! Тем более что время пока позволяло. Мы застряли на пару недель в Подмосковье, в ожидании приказа о передислокации.
Казалось бы, я, как человек из будущего, к тому же танкист, мог бы дать ряд советов по усовершенствованию конструкции нашей машины, или, хотя бы, улучшить ряд деталей внутри танка. Но так не получалось. Представьте, вы привыкли ездить на люксовых или полулюксовых тачках: представительский «Мерседес» или дорогой «Бентли». И вдруг судьба бросает вас в деревню к бабушке, без денег и внешних связей, а там из техники вокруг лишь старый колхозный трактор, да «Нива» соседа, 1979 года выпуска. Много вы там наинженерите? Чего бы не подточить напильником легендарный советский внедорожник, сделав из него «Ланд Ровер» или, хотя бы, УАЗ «Патриот»? Это в теории кажется, что все просто: мол, только намекни конструктору о твоих задумках, и он тут же проверит их на практике и введет в серию. Бред и чушь! Любое новаторство требовало главного ресурса, которого у нас не имелось — времени. Да и, скажем честно, я не сумел бы представить в нужном формате все, что помнил полезного из своей прежней жизни. Но я честно пытался воссоздать и структурировать мои воспоминания, записывая все в тетрадку, в надежде, что рано или поздно что-то да пригодится!..
В Кубинке мы квартировали в деревенском доме с краю города. Нам выделили большую комнату, а танк разместили в расположении батальона под охраной. Хозяйка — тетя Нина кормила нас завтраками и ужинами, умудряясь готовить после смены на молочной ферме. Зато и парного молока было вдоволь. Остальные бойцы 1 батальона нашей 244-й челябинской танковой бригады, к которой мы были приписаны, разместились и в этой части города, и в основных казармах, которые сейчас пустовали.
Кстати, первые фатальные потери произошли вовсе не от боевых действий противника. В одну из ночей в начале июля, я вышел на улицу по естественной надобности и услышал из овина долгий и протяжный жалобный стон.
Я машинально оглянулся и метнулся на звук, разглядев в сумраке скорчившегося на соломе в позе эмбриона красноармейца Зяблина — заряжающего из соседнего экипажа
— Больше нету мочи терпеть, — всхлипнул Зяблин, — все внутрях болит! Помогите!
— Казаков! — рявкнул я.
— Что случилось, товарищ командир? — из двери дома показалось заспанное лицо Казакова.
— Санинструктора сюда!
— А что случилось-то?
Я на него глянул, Казаков оборвал фразу и убежал.
Через пять минут прибежал санинструктор роты Зильберштейн Мойша Борисович — рано начавший лысеть пухлый мужик с объемистой санитарной сумкой с красным крестом на ней. За ним высился могучий Казаков.