Чёрные сердца

Андрижески Дж. С.

Мой свет так сильно нуждался в нём, что я вообще не могла мыслить связно.

Его свет нуждался во мне.

Я знала это, даже не задаваясь вопросом, откуда мне это известно.

Может, это само собой нахлынуло на меня.

Может, что-то между нами опять изменилось, пока мы находились в том другом измерении, где мы с Блэком играючи тренировались, познавая новые структуры в нашем свете.

Сейчас я думала об этом с каким-то изумлением.

Мы воспринимали это всё как забаву. Мы дурачились, учились новым навыкам, показывали друг другу всякие штуки, но никогда не воспринимали

это всерьёз. Напротив, мы говорили себе, что тут ничего особенного, и всё это практически безобидно.

Но, видимо, это очень даже особенное.

Видимо, это не так уже безобидно.

Учитывая облик, в котором мой муж пребывал, скорее всего, даже в этот самый момент… и то, что он мог делать в этом облике… это совершенно не безобидно.

— Разве вы не станете спрашивать? — поинтересовался Алексей.

Я перевела на него взгляд.

Алексей наливал чёрный чай в две фарфоровые чашки с блюдцами.

Он использовал антикварный чайный сервиз, который казался французским, как и диван с креслами, и примерно из той же эпохи. Чайник, чашечки, блюдца, сахарница и сливочник все были такими же до нелепости узорчатыми, как диван: белый фарфор был вручную расписан лиловыми и пурпурными цветами. Цвет слоновой кости и причудливые фиолетовые узоры на огромном, похожем на кувшин чайнике, одновременно сочетались и не сочетались с подушками на диване и его чёрной бархатной обивкой.

Окинув взглядом остальную часть просторной комнаты, которая по большей части была оклеена обоями в тех же лиловых, пурпурных и чёрных тонах, контрастирующих с яркой позолотой и мраморными полами, а также медвежьими и тигриными шкурами, я ощутила лёгкую тошноту.

Я знала, что дело не только в комнате.

Боль возвращалась.

Она как будто становилась хуже всякий раз, когда я позволяла себе замечать её.

— …О вашем муже? — продолжал Алексей, когда я не клюнула на его наживку. — Вы не собираетесь спрашивать о нём? Где он сейчас?

Я закусила губу.

Алексею нравились его маленькие игры.

Одной из таких игр было утаивание от меня информации о Блэке, сообщение её в такой манере, которая была ему угодна — обычно он заставлял меня выпрашивать.

Иногда он заставлял меня просить раз за разом и в итоге давал лишь размытое сообщение, которое вовсе не помогало восполнить пробелы в том, что я ощущала краешками своего света.

И снова я подумывала пнуть его в трахею.

Но в этот раз добавила ещё один шаг.

После того первого стремительного пинка я взяла бы этот узорчатый чайник и швырнула ему в лицо с такой силой, чтобы он разбился на сотни кусочков. Я надеялась, что несколько острых как нож кусочков этого дорогого безвкусного фарфора вопьются ему хотя бы в один глаз.

Может, ещё больше осколков вонзится в его щеки и губы.

Образ был отвратительным.

Это заставило меня улыбнуться.

— Вы находите это забавным? — Алексей нахмурился, подавшись вперёд и предлагая мне чашку с блюдцем. — Я бы подумал, что вы беспокоиться за него. Где бы он ни был сейчас, у него идёт кровь как любого другого, разве нет? Хоть дышит он огнём, хоть нет, он не обладает иммунитетом к пулям, ведь так? Или к ракетам… или к торпедам?

Лёгкая усмешка заиграла на этих полных губах.

— Я подозреваю, что у него также нет иммунитета к ядерным боеголовкам, миссис Блэк… Мириам. Моя прекрасная птичка, Мириам. Он теперь тоже как птица, да? Но думаю, ему придётся лететь очень быстро, чтобы увернуться от такого оружия, каким бы большим он теперь ни был. Ещё быстрее, учитывая, насколько он большой. Большое тело — большая мишень, da?

Я уставилась на него.

Когда я не приняла предложенную чашку с блюдцем, он в итоге сдался, вздохнув. Он аккуратно поставил чашку на низкий столик так близко ко мне, как только мог, не рискуя опрокинуть чай на белый ковёр под ножками столика.

— Я хочу кое-что получить от тебя этой ночью, — произнёс Алексей.

Я напряглась, но не позволила ничему отразиться на моём лице.

Я тоже знала, что это грядёт.

Каким-то образом я даже знала, что это случится сегодня.

— Жест доброй воли, — сказал русский, подбородком указывая на мои колени. — Я дал тебе эту бл*дскую псину… — он обвёл жестом низкий столик. — Я приносить тебе чай. Торты. Я приносить тебе много вещей.

Его голос посуровел.

— Но то, что я приносить, я могу отнять, — произнёс он.

Он уставился на щенка на моих коленях, наблюдая, как я поглаживаю шелковистую шёрстку.

— Я могу задушить этого щенка, — произнёс он ровным, безразличным тоном. — Я могу сломать его бл*дскую шею прямо у тебя на глазах. Если я почувствую, что ты не показывать подобающую благодарность за всё, что я для тебя делаю, Мириам, я могу забрать свои хорошие подарки.

Воцарилось молчание.

Это молчание отличалось от всех пауз, что прежде возникали между нами.

Я сидела совершенно неподвижно, моя ладонь прекратила медленное поглаживание собачьей шерсти. Мой взгляд остановился на Алексее, как остановился бы на ядовитой змее, когда я не сомневалась — эта змея нанесёт удар.

Но я понимала.

Я прекрасно понимала.

— Чего ты хочешь? — спросила я. — Что именно, кузен, покажется тебе демонстрацией подобающей… — мои губы изогнулись в жестокой улыбке. — …Благодарности?

Он улыбнулся.

Я смотрела, как его лицо расплывается в ленивой улыбке, и он наклонился поближе к золочёному столику. Он сжал ладони между коленями, пристально наблюдая за мной и явно испытывая удовольствие от того, что он наконец-то завладел моим безраздельным вниманием.

— Я желаю увидеть жест доброй воли, моя маленькая птичка, — сказал он.

— Какой жест?

Я знала, что он имел в виду. Я намеревалась добиться, чтобы он сказал это вслух.

Он развёл руками.

— Уверен, ты сможешь что-нибудь придумать.

— А я уверена, что не смогу, — холодно ответила я.

— Ну же. Ты же умная, да? Изобретательная? Уверен, что ты сможешь придумать что-нибудь, что утихомирит бушующего во мне зверя. Что-то, что позволит мне прийти в благодушный настрой и не расстраиваться из-за всех отличных подарков, которые я приношу.

Я уставилась на него, не моргая.