Чёрный ангел
Шрифт:
– Петенька!
– вскрикнула Лиза и прижала ладони к побелевшим впалым щекам. Он... он...
– Жив, - торопливо успокоила Надежда.
– Славик сказал, что стреляли из пистолета небольшого калибра. Пуля зацепила ребро и ушла вбок, прострелено легкое, но другие жизненно важные органы вроде бы не задеты. Много крови он потерять не успел, мы с Эдиком сразу же запеленали его, как мумию... Простите... я хотела сказать, туго перебинтовали.
– А кто такой Славик? Врач?
– Военный хирург, замначальника отделения в госпитале Бурденко. Мой давний поклонник. Я звонила ему почти невменяемая, он решил, что ранили
– Почему?
– Почему придется выходить замуж?
– Нет, почему вы попросили его ничего не сообщать милиции?
– По многим причинам. Главным образом, для того чтобы до Пети не добрался убийца. Милиция вряд ли поставит около него круглосуточный пост, поэтому чем меньше людей знает о его местопребывании, тем в большей он безопасности. Ну, и еще из-за Эдика. Его и так можно считать лучшим подозреваемым года. В первом убийстве его даже Ирен подозревала... то есть не подозревала, но не исключала его причастности. Потому и приехала на следующий день предупредить, что ничего предпринимать не собирается. И тем самым снабдила Эдика отличным мотивом для ее убийства - так наверняка решит следствие. Когда Ирен сбили, Эдик бродил где-то по городу, размышлял над ее рассказом, алиби у него нет. В тетрадке Мыколы явная на него наводка. А когда Мыкола исчез, у Эдика было похмелье, он сидел дома. Опять без алиби. Если бы мы вызвали милицию и сообщили, что в мужа Ирен практически на наших глазах стрелял некто в черном и больше мы о нем ничего сообщить не можем, они без особого напряжения навесят на Эдика все. Я-то знаю, что он не мог стрелять, потому что бежал за мной, отставая на пролет или два, но мне, скорее всего, не поверят. "Вы кто? Подруга? А сюда зачем явились? Помогали подозреваемому? Ну-ну!"
– Но Петенька придет в себя и скажет им, что это был не Эдик.
– Во-первых, не обязательно. Стрелок был в какой-то темной штуковине вроде вязаной шапочки, натянутой на лицо. Во-вторых...
– Надежда замялась, но все же закончила с мрачной решимостью: - неизвестно, придет ли он в себя.
– Как?!
– Елизавета вскочила.
– Вы же говорили, что ранение не тяжелое...
– Да, но Славику очень не понравилось его сердце. Петенька был сердечником?
Лиза тяжело опустилась в кресло.
– У него был микроинфаркт, когда Тася... Ирен умерла. Его не хотели отпускать из больницы, а он все равно ушел. Из-за Мишутки.
Надежда вздрогнула и посмотрела в сторону малыша. Тот крепко спал прямо на ковре, прижимая к себе яркий пластмассовый паровоз.
– Как вы его назвали?
– Мишутка. Это Ирен его так звала. А Петенька - Микки. Бедный мальчик! В полтора года потерять мать и чуть не потерять отца... Все же я надеюсь, что Петя справится. Должен справится ради Мишутки.
Они помолчали. Елизавета встала с кресла, взяла малыша на руки и положила его в кроватку.
– Так вот, значит, куда она ездила, - пробормотала она как бы про себя, вернувшись в кресло.
–
– А почему - Таська?
– осторожно спросила Надежда.
– Так ее звали... раньше. Она не любила свое имя. Таисья значит счастливая, а у Таськи жизнь была... не дай бог никому. После того как ее мама умерла, она поменяла имя на Ирину. Хватит, сказала, мне счастья, теперь хочу покоя. Вот и успокоилась...
– Лиза заплакала.
Надежда неловко заерзала в кресле. Она не умела утешать, если горе было настоящим, непоправимым. Слова сразу становились бессмысленными и фальшивыми, жесты, вроде пожатия руки, - нарочитыми и неуклюжими. Единственный прием, который иногда срабатывает, - попытка отвлечь внимание.
– Скажите, Петя - священник?
– спросила она, словно не замечая Лизиных слез.
Сработало!
– Нет. А почему вы так решили?
– удивилась Лиза.
– Понимаете, когда я добежала до него, он еще был в сознании. И даже пытался что-то сказать. Мне послышалось: "мой сан!" Показалось, наверное.
По шишковатому лбу пробежала волна - Елизавета сосредоточенно нахмурилась, потом лоб разгладился.
– А! Это он, наверное, про Мишутку. Son - сын. Таська разговаривала с малышом по-русски, а Петя только по-английски, чтобы мальчик с детства знал второй язык. Петенька по-английски говорит совершенно свободно и почти без акцента, только употребляет много американизмов. Конечно, произношение не оксфордское...
– Лиза осеклась и недоуменно воззрилась на визави, которая вдруг расплылась в улыбке.
– Так значит, он меня не собачкой обозвал!
– туманно объяснила Надежда.
– Не собючи, а so beauty - такая красавица.
– Кто обозвал? Петенька?
– не поняла Елизавета.
Серия звонков - три коротких, два длинных, три коротких - перебила Надин ответ.
– Это Эдик!
– Она вскочила и побежала открывать дверь.
Вот у Эдика, похоже, никаких проблем с проявлением сочувствия не было. Увидев заплаканную Елизавету, он широко шагнул к ней, сгреб в охапку, притянул ее голову к своему плечу, поцеловал в макушку и забормотал:
– Лиска, Лиска, ты - сильная девочка. Ирен всегда говорила, что лично ее мир держится только на тебе. А теперь - тем более. Кто, кроме тебя, расскажет Мишутке, какой была его мама? Держись, родная!
И все это - без единой фальшивой ноты. Может быть, потому что их горе было общим. Надежда вспомнила, как рыдал Эдик у нее на кухне, и опять ощутила что-то похожее на неприязнь к Ирен, но тут же устыдилась. "Ирен не виновата, что Эдик считал ее интереснее тебя, курица завистливая!" - мысленно осадила она себя.
Елизавета пару раз всхлипнула и отняла голову от его груди.
– Как там Петенька? Ты ведь отвозил его в госпиталь, да?
– Да, Славик попросил сесть за руль. Сам не мог - возился с пациентом. Два раза колоть пришлось по дороге. Славик все говорил: "главное - довезти живым, а там подключим к аппарату и вытащим". Довезли, слава богу. Живой. Теперь все будет хорошо. Как здорово, что ты здесь оказалась, Лиска! Я не знал, застанем ли мы тебя дома. Тебе Надежда уже все рассказала? Собирайся скорее, поедешь с нами.