Черный цветок
Шрифт:
Именно в это время года у разбойников начинался «сезон»: сборщики налогов возвращались из деревень и везли с собой деньги и натуральные продукты. Говорят, часть добычи «вольные люди» возвращали крестьянам, но о таком Избор раньше не слышал, и не очень в это поверил. Впрочем, никто из крестьян никогда бы не рассказал об этом страже. На такие вылазки выходили тремя и четырьмя лагерями сразу — сборщики налогов были хорошо вооружены, и не уступали разбойникам ни в силе, ни в ловкости.
Общаясь с разбойниками, Избору стоило большого труда держать себя в руках — он отлично понимал, что их расположение к нему шатко и в любую минуту может обернуться неприязнью, если не ненавистью. И тогда, стоит им только заподозрить предательство, они убьют
Как ни расспрашивал его верховод, как ни пытался узнать, чего хотел Избор, когда воровал медальон у Градислава, добиться он ничего не смог: Избор оставался осторожным, и думал над каждым словом, которое говорил вслух. Да не только над каждым словом, за каждой улыбкой, за каждым движением глаз приходилось следить. Чтоб не поняли, чтоб не догадались…
Но видно, что-то разбойники все же почувствовали, потому что, как только до них дошла весть о Жмуренке, в лагере Избора задерживать никто не стал. Нет, они не гнали его, но разочарование их было велико, и, скрывая его за уважением и благодарностью, его все же расспросили, куда он думает двигаться дальше, ведь лес — не самое подходящее место для благородного господина. Избор, которого тяготило в лагере все, от провонявшей дымом еды и жесткого ложа до постоянного напряжения и невозможности расслабиться и побыть одному, с радостью рассказал, что собирался перебраться в Кобруч, к своей сестре, где его не достанет стража, и где он будет жить в достатке среди близких ему людей.
Наверное, это на самом деле было самым лучшим. Во всяком случае, ни отыскать мальчишку в лесу, ни добиться от него выдачи медальона Избор все равно бы не смог. Исправить то, что он натворил? Явиться к Огнезару с повинной? Нет. Какая разница, где ничего не предпринимать и ни во что не вмешиваться? Запертым в собственной гостиной или в неуютном Кобруче, свободным от замков и тюремщиков?
Его младшая сестра, Ладислава, вышла замуж за врача из Кобруча, чем повергла родителей, родственников и знакомых в неописуемый ужас. Впрочем, она всегда отличалась вольнодумством и экстравагантностью. Нет, жених ее, несомненно, имел благородное происхождение, иначе бы этот брак просто не состоялся. Но для благородных из Олехова само по себе слово «врач» внушало брезгливое отвращение — это урдийским мудрецам позволено ковыряться в человеческих экскрементах и заглядывать в рот и подмышки заразным больным. Но, наверное, и это простили бы жениху. Самое главное, что обеспеченную жизнь в замке, выезд в свет, богатство, успех, комфорт, Ладислава поменяла на существование в жалких пяти комнатах доходного дома, в которых ютился ее жених. Всего богатства, что он имел, была лишь лошадь да библиотека. Да что говорить, юноша жил своим трудом, как большинство благородных Кобруча!
Девушки Кобруча с радостью выходили замуж за благородных из Олехова, но наоборот поступали лишь те, кто ну совсем ни на что рассчитывать не мог. Да и то, чаще они до старости сидели в старых девах, лишь бы не уезжать в мрачный, непонятный Кобруч. Ладислава же, которой прочили в женихи сына Градислава, влюбилась в приезжего врача, который очаровал ее пламенными речами и жертвенностью своего ремесла, и сбежала с ним из дома. Родителям ничего не оставалось, как дать согласие на брак — только чтобы спасти ее репутацию.
И родители, и Избор не сомневались, что пройдет совсем немного времени, и девочка раскается в скоропалительном браке и начнет тосковать по дому. Они бы приняли ее назад, несмотря ни на что. Но к всеобщему удивлению, брак ее оказался на редкость счастливым, хоть и бездетным. Они частенько приезжали в гости к Избору, но никогда не задерживались дольше недели — деверя ждала работа. И Избор бывал у них, хотя не очень любил такие поездки. Глядя на эту пару, любому становилось ясно — это супруги. Они понимали друг друга с полуслова,
Разбойники проводили Избора к реке, и первая же лодка причалила к берегу, стоило только поманить перевозчика блеском золотой монетки.
Балуй. Медальон
Медальон лежал на месте. Есеня спрыгнул в снег, разглядывая его со всех сторон, и когда Полоз протянул руку, спрятал медальон за спину. Он боялся, что Полоз, после двухдневного перехода по лесу, раздумает брать его с собой в Урдию — найдет кого-нибудь половчей и постарше. Полоз был недоволен и всю дорогу ворчал. А Есеня, как назло, умудрился провалиться в ручей, ночью заснул у костра и тот погас — они оба едва не замерзли, потом натер ногу, потому что поленился как следует намотать портянки, еще плохо завинтил крышку фляги и вода пролилась Полозу в котомку, и забыл огниво в снегу — в общем, Есеню было за что вздуть, и не раз. А до Урдии идти гораздо дальше!
— Не бойся, не отниму, — улыбнулся Полоз, — дай взглянуть-то.
Есеня надел цепочку на шею и только тогда позволил Полозу взять медальон в руки.
— Надо же… Какой простой. Я его не таким представлял, — усмехнулся Полоз, — я думал — он в алмазах, что-то вроде ордена. Подождешь меня здесь, я в город схожу, куплю еды на дорогу. Я быстро, не больше пары часов.
Есеня вздохнул — вот так всегда. Кто-то будет рисковать, а он — сидеть в лесу, как дурак, и чего-то дожидаться.
— А можно я с тобой? — на всякий случай спросил он.
— Нет. Ты с ума сошел? Стража с ног сбилась, а ты сам к ним явишься, да еще и с медальоном на шее. И вообще, я говорил. Если возникает опасная ситуация, ты бежишь бегом куда глаза глядят, а я прикрываю твой отход, понятно? Ты бегаешь быстрей меня, а я лучше тебя дерусь. Именно поэтому медальон будет у тебя. Понятно?
— Понятно, понятно…
— А ты что, домой хотел зайти?
И тут Есеня понял, что очень, очень хотел зайти домой. На минутку, только попрощаться. Он ведь так и не попрощался с ними — ни с матерью, ни с батей… Как сбежал тогда через окно, так больше никого, кроме Цветы, и не видел. А дома сейчас тепло, печка топится. Мамка щи, наверное, варит. Девчонки у окошка сидят, вышивают. Батька в кузне молотком стучит — как он теперь, без Есени? Может, взял помощника? Он давно грозился, потому как молотобоец из Есени был, прямо скажем, никакой — за четверть часа выдыхался, махая кувалдой. Эх, хоть бы одну ночь дома переночевать! Глаза защипало, и Есеня мотнул головой.
— Я постараюсь узнать, как там твои, — Полоз похлопал его по плечу, — не кисни.
— Да я и не кисну, — проворчал Есеня, отворачиваясь, чтоб Полоз не заметил слез на его глазах. Он спрятал медальон на груди, под рубахой, и огляделся в поисках поваленного дерева или пня, на который можно присесть. За пару часов тут и замерзнуть можно!
Полоз вернулся, когда Есеня от холода начал скакать вприпрыжку, вытоптав вокруг дуба аккуратную круглую площадку. Снег скрипел и уминался плохо.
— Тебя от самых ворот слышно, — Полоз вышел из-за деревьев совершенно бесшумно и неожиданно — и как у него это получалось? — топаешь, как лось.
— Ну что? — спросил Есеня.
— Все в порядке. Молочка хочешь? Было теплое, когда покупал.
— Хочу! — расплылся Есеня в улыбке — он не пил молока с тех пор, как ушел из города.
— Я знаю, ты любишь, — Полоз достал флягу из самой середины котомки — она была закутана в одеяло.
— С чего это ты взял?
— Да ты когда болел, много чего про себя рассказывал. И молочка просил все время. Гожа так плакала даже, а Хлыст в деревню собирался, за молоком для тебя.
— Че, правда что ли? — Есеня открутил крышку и присосался к фляге — молоко осталось теплым.